Политической опорой латиноамериканской реакции стал террористический режим диктатора Парагвая генерала Альфредо Стресснера, правившего страной на протяжении тридцати пяти лет, с 1954-го по 1989 год. После краха диктатуры Стресснер укрылся в соседней стране как политический беженец. В 1964 г. в Бразилии левое реформаторское правительство президента Жоао Гуларта было свергнуто военными во главе с генералом Гаррастазо Медичи; в том же году в Боливии к власти пришла военная хунта в союзе с президентом Рене Барриентесом (в 1971–1979 гг. страной правил Уго Бансер). Действуя совместно с президентом Никсоном, бразильский диктатор Медичи в 1971 г. организовал фальсификацию выборов в соседнем Уругвае, где побеждали левые. Подсчет голосов был неожиданно прекращен, а потом оказалось, что с минимальным преимуществом (всего в 10 тыс. голосов) вперед вышел правый Хосе Мария Бордаберри. Через год Бордаберри ввел военное положение в стране и передал власть генералам.

Еще в декабре 1971 г., за два года до переворота в Чили, Никсон говорил английскому консервативному премьеру Эдварду Хиту, что в Чили «у левых будут проблемы» и что «определенные силы» там уже действуют, а Америка их поддерживает. Это стало известно после недавней публикации государственных архивов в США. «Определенные силы» в лице Пиночета и его хунты осуществили кровавый переворот в Чили в 1973 г., в 1976-м хунта генерала Хорхе Видела пришла к власти в Аргентине, но еще в 1974 г., когда там правили перонисты, действия контрразведок этих стран были скооридинированы. С инициативой создания общей сети тайных полиций латиноамериканских диктатур выступил шеф тайной полиции Чили (DINA) полковник Мануэль Контрерас («план Кондор»). По образцу тайной полиции генерала Стресснера по плану «Кондор» была создана международная организация, которая планировала и организовывала убийства, похищение, пытки, обмен информацией и узниками, а заодно торговлю наркотиками и крадеными автомобилями, отмывание денег, организацию сети собственных предприятий и публичных домов. Базой, на которой проводился обмен опытом, стала тайная полиция Парагвая. В 1976 г. полковник Контрерас информировал о «плане Кондор» заместителя директора ЦРУ Вернона Уолтерса. Контрерас был единственным деятелем из окружения Пиночета, который пострадал после падения диктатуры: он превысил свои полномочия, организовав в 1976 г. убийство чилийского политика Орландо Летельера на територии США. Никто не вспомнил об убийстве чилийскими агентами на территории Аргентины с помощью местных властей военного министра правительства Альенде генерала Карлоса Пратса, массовые убийства сторонников Альенде в Аргентине, Парагвае и Чили.

Борхес с горечью отмечал, что Аргентина легко подчиняется. Это можно сказать обо всех латиноамериканских странах, в которых увлечение футболом, новым знаменитым боксером и новой милонгой или танго заглушали страх перед очередным приходом военного насилия. Милонга – это предшественница танго, песня и танец, а также что-то похожее на кафе, где проводит вечера молодежь и не очень молодые люди; несколько небольших комнат, в каждой из которых гремит свой оркестрик и поют певицы, где можно пригласить потанцевать или на весь вечер недорогих девушек, которые подпирают стены. В своих постоянных кафе собирались и поэты, и вообще интеллигенты, до утра обсуждая абстрактные проблемы (в этих странах нередки устные мыслители, которые были настоящими властителями дум, временами сами изобретали философские «велосипеды», и если писали, то не очень удачно). В творчестве великих писателей Латинской Америки часто встречается сюрреалистический мотив тождественности и переплетания сна и реальности.

Латинская Америка XX века повернула нас к теме колониального беспредела, поднятой ирландским борцом за справедливость Роджером Кейзментом в начале века в связи с деятельностью каучуковых компаний в Бразилии, в лесах Амазонии. В 1984 г. была опубликована статья Майкла Тауссига «Культура террора – пространство смерти. Доклад Роджера Кейзмента о Путумайо и объяснении пыток».[774] Доклад Кейзмента служит Тауссигу богатым материалом для анализа тематики власти и ужаса; непосредственным толчком для исследования была книга Хакобо Тимермана «Узник без имени, камера без номера».[775] Тимерман, который с детства познал на себе иррациональную ненависть антисемитов, оказался в тюрьме аргентинской военной диктатуры и случайно уцелел, пройдя через камеру смертников. Тауссиг цитирует заключительные слова книги Тимермана:

«Смотрел ли кто-нибудь из вас в глаза другого человека, на полу камеры, человека, который знает, что должен умереть, хотя никто ему об этом не говорил? Он знает, что должен умереть, но цепляется за свое биологическое желание жить, хотя никто не сказал ему, что он должен быть казнен.

Я видел многократно такие пристальные взгляды, направленные на меня…

Эти пристальные взгляды, которые я встречал глазами в подпольных тюрьмах Аргентины и которые я хранил один за другим, были кульминационным пунктом, самым чистым моментом моей трагедии.

Они со мной и в настоящий момент. И хотя я всегда стремился это сделать, я не мог и не знал, как поделиться этим с вами».

Статья Тауссига написана на якобы чисто теоретическую тему: как сообщить о терроре и пытках, чтобы через сказание, нарратив донести до слушателя и читателя неописуемый опыт террора. Автор руководствуется концепцией Мишеля Фуко о силе и насилии как универсальном социальном механизме. Террор он рассматривает «как физиологичное состояние и как социологический факт, барочные измерения которого предназначены быть медиаторами колониальной гегемонии par excellence. Пространство смерти является одним из решающих пространств, где индейцы, африканцы и белые родили Новый мир. Пространство смерти имеет давнюю и богатую историю. Оно было там, где социальное воображение поселило его обиды-метаморфозы зла и нижнего мира: в западной традиции – Гомер, Вергилий, Библия, Данте, Босх, инквизиция, Бодлер, Рембо, «Сердце темноты» (то есть Джозеф Конрад. – М. П.); в северозападной амазонской традиции – зона видений, коммуникации между земными и сверхестественными существами, разложения, смерти, возрождения, – и развития, возможно, искупленного на берегах и в землях материнского молока в неуловимом зеленом свете листьев кока. С европейским завоеванием и колонизацией эти пространства смерти объединяются в вязь ключевых символов или титульных заголовков, которые соединяют культуры завоевателей и завоеванных».[776] Слияние культур колонизаторов и аборигенов – это, по Тауссигу, то же, что соединяет в одно целое палача и истязаемого.