сдаст вступительные экзамены на сценарное отделение ВГИКа, и жизнь пойдет совсем хорошая: студенческие романы, завершившиеся браком с блестящей интеллектуалкой Н. Рязанцевой (март 1959 года), дружба с Андреем Тарковским и другими будущими знаменитостями, творческие командировки хоть к Черному морю, хоть в арктический Диксон, развеселая работа гидом на московском Фестивале молодежи и студентов 1957 года, дебютная публикация в прозе — рассказ «Второй пилот» (Молодая гвардия. 1959. № 2). Да и был он, — как вспоминает А. Митта, —

неправдоподобно красив. Фотографии сохранили только правильность и мужскую привлекательность его лица. Но они не способны передать волшебную смесь доброты, иронии, нежности и сдержанной силы, которая была его аурой. Что можно сказать с уверенностью: у этого человека не только не было врагов, но не было даже человека, кто бы относился к нему без симпатии. Это обаяние разило наповал[3286].

Однако же… Уже на втором месяце учебы Ш. пишет короткий сценарий «Человек умер», открывающийся листком на доске объявлений:

Деканат сценарного факультета с грустью сообщает, что на днях добровольно ушел из жизни Шпаликов Геннадий. Его тело лежит в Большом просмотровом зале. Вход строго по студенческим билетам. <…> После выноса будет просмотр нового художественного фильма[3287].

Тревожные звоночки множатся, и пьет Ш. все больше, все бесшабашнее, так что «экспериментальный» брак с Н. Рязанцевой продержится недолго. Зато с творческой жизнью все пока в порядке: по его сценарию Ю. Файт в 1961 году снимает 20-минутную короткометражку «Трамвай в другие города»[3288], а самое главное — еще в сентябре 1960-го М. Хуциев берет 23-летнего Ш. соавтором сценария своего фильма о детях XX съезда.

Текст под названием «Мне двадцать лет» печатается в журнале «Искусство кино» (1961. № 7), а сам фильм — уже под названием «Застава Ильича» — был принят на студии 30 декабря 1962 года. Его бы в кинотеатры, но в марте 1963-го случается очередная встреча руководителей партии и правительства с творческой интеллигенцией, Хрущев лютует, так что картина — опять под названием «Мне двадцать лет» — после бесчисленных переделок появляется в прокате только в 1965 году.

На год отставая от снятого Г. Данелия по шпаликовскому сценарию фильма «Я шагаю по Москве», премьера которого 11 апреля 1964 года прошла в главном в стране кинотеатре «Россия» на Пушкинской площади. Тут уж триумф так триумф — и фильма, и, в особенности, жизнерадостной песенки «Бывает все на свете хорошо…». Рассказывают, что Ш. даже пошутил: «Если бы с каждого, кто напевает себе под нос „А я иду, шагаю по Москве“, я собрал бы по рублю, то стал бы уже миллионером»[3289].

Ни профессиональным песенником[3290], ни драмоделом-миллионером он не стал, цинизма и деловой хватки, должно быть, не хватило, но «Моцартом оттепели» его уже называли, и начальство гнобило не больше, чем других. Далеко не все заявки, конечно, принимались к производству, стихи и проза не печатались, правда, совсем, но фильм «Долгая счастливая жизнь» по собственному сценарию ему дали-таки поставить (1965)[3291], и ленты «Я родом из детства» (1966), «Ты и я» (1971), «Пой песню, поэт…» (1973), снятые соответственно В. Туровым, Л. Шепитько и С. Урусевским, на экраны все же вышли.

Тем не менее ощущение изгойства с каждым годом нарастало, суицидальные ноты, мольбы о помощи звучали в стихах все отчетливее, пил он уже запойно, лечился от алкоголизма и снова пил, новый брак с актрисой И. Гулая оказался травматичным, деньги исчезали, едва появившись, пришлось из дому уходить, ночевать у знакомых, а случалось и на чердаках, на вокзалах, на садовых скамейках. Увы, но, — говорит А. Володин в «Одноместном трамвае», —

у каждого есть свое страдание. Геннадий Шпаликов, писатель светлого молодого дара, в течение двух-трех лет постарел непонятно, страшно. Встретились в коридоре киностудии. Он кричал-кричал! — «Не хочу быть рабом! Не могу, не могу быть рабом!..» (Далее нецензурно.) Он спивался. И вскоре…[3292]

И вскоре наступило 1 ноября 1974 года, когда Ш. не вышел ни на завтрак, ни на обед из своей комнаты на втором этаже переделкинского коттеджа. Жившие там же И. Шкляревский и Г. Горин, встревожившись, принесли лестницу, заглянули в окно: Ш. лежал на полу, задушенный шарфом, который он привязал к крюку в стене рядом с раковиной. На столе были недопитая бутылка вина и, — как рассказывают, — раскрытая сберкнижка, где на счету оставалось всего 57 копеек.

Слава вернулась к Ш. через много лет после смерти: выходят книги, печатаются воспоминания, появляются памятные доски в Москве, Киеве и Сегеже, а 1 сентября 2009 года на ступеньках подле входа в киноинститут состоялось открытие памятника трем его выпускникам — Тарковскому, Шукшину и Ш.

Их глазами мы до сих пор видим годы Оттепели.

Соч.: Я жил как жил: Стихи. Проза. Драматургия. Дневники. Письма. М.: Зебра Е, 1998, 2000, 2013, 2014; «Я шагаю по Москве»: Стихи. Проза. Драматургия. Дневники. Письма. М.: Зебра Е, 2017; «Сегодня вечером мы пришли к Шпаликову»: Воспоминания, дневники, письма, последний сценарий. М.: Рутения, 2018.

Лит.: Кулагин А. Шпаликов. М.: Молодая гвардия, 2017 (Жизнь замечательных людей).

Штейн (Рубинштейн) Александр Петрович (1906–1993)

Самаркандский еврей родом, — как он сам утверждал, — из кантонистов[3293], член ВКП(б) с 1930 года и Союза писателей с 1934-го, Ш. — драматург по советским понятиям образцовый.

Превосходная биография: подростком в составе отрядов ЧОНа охотился за басмачами, с 14-летнего возраста подвизался на журналистском поприще, в 25-летнем взялся за пьесы, большую часть войны провел редактором газеты на линкоре «Октябрьская революция», демобилизован с майорскими погонами и боевым орденом Красной Звезды, без сучка и задоринки прошел как чистки тридцатых, так и антисемитские облавы конца сороковых. Писал историко-революционные драмы и водевили, семейные сцены и байопики, причем всегда писал правильно: в 1939 году вставил, например, в пьесу «Пролог» эпизод с участием Сталина, а в 1955-м его вычеркнул, зато отразил светлый образ Ильича в пьесе «Между ливнями» (1964). Или вот еще: в «Законе чести» (1948)[3294], написанном по прямому заданию ЦК, разоблачил космополитов из ученой среды[3295], однако же в оттепельных «Персональном деле» (1954), «Гостинице „Астория“» (1956), «Океане» (1960), в драматической трилогии «Художник и революция» (1969–1975) смело отстаивал ленинские нормы жизни, необходимость доверия к безвинно оклеветанным и оступившимся. А это, — напоминает Н. Кожевникова, — было «тоже непросто: не забежать вперед и не отстать; не прогневить власть и в то же время вызвать симпатию у либеральной публики, без чего успеха быть не могло»[3296].

Лауреат двух Сталинских премий (1949, 1951),