Там были картинки мандрагоры — растения, которое, по легенде, растет в тени виселицы, — и краткие изложения легенды о мандрагоре.

— Все связано с небылицами о повешенных, — однажды сказал Конрад, когда Алиса осторожно подняла этот вопрос, потому что не очень понимала его и не хотела предстать наивной и ничего не знающей перед создателями фильма или коллегами-актерами. — Говорят, что корень мандрагоры — сама мандрагора — растет под виселицами, потому что он вырастает из семени повешенных.

— Правда?

— Кто знает. — Он улыбнулся ей. — Существует мнение, что, когда мужчину вешают, сперма выделяется просто из-за его смертельной судороги. И, по легенде, этот полумифический корень, выросший из семени…

— Так, — задумчиво продолжила Алиса, — согласно книге господина Эверса, и была зачата Альрауне. Да, понятно. Будет интересно посмотреть, как режиссер справится с этой деталью, правда?

На самом деле на афишах говорилось только, причем весьма пристойно, что мандрагора считается растением, которое помогает мужчинам в любовных играх. Также упоминалась об убеждении, что корни мандрагоры якобы визжат, когда их вырывают из земли.

— Пример сдержанности и целомудрия, — ехидно заметила Алиса, прочитав все это, когда они в такси подъехали к кинотеатру и водитель выскочил открыть дверь.

Она сделала глубокий вдох и, не забывая, что соболя должны небрежно волочиться по земле, величественно прошла в зрительный зал под руку с Конрадом.

Алиса видела отдельные эпизоды фильма, но сегодня впервые увидела его целиком: все эпизоды, смонтированные и доведенные до совершенства, в их безупречной последовательности. Это ошеломляло, шокировало, но казалось необыкновенно прекрасным.

В первых сценах было показано ужасное зачатие Альрауне в тени виселиц. Сначала показали саму виселицу: черную, зловещую, отбрасывающую тень (которую нельзя с чем-либо перепутать) на гладь голой земли и на фигуру неуравновешенного гениального ученого, выкапывавшего из земли фаллические корни мандрагоры.

Мандрагора целебная, подумала Алиса, которая умудрилась к тому времени прочитать несколько версий легенды. Колдовской корень. Свеча дьявола. И еще мандрагора растет в тени — она питается спермой, выделенной умирающими мужчинами в последних судорогах предсмертной агонии, и плотью мертвецов. Конечно, это все мифы и сказки… Но все же…

Далее в фильме следовала сцена тайной встречи ученого и проститутки. И жадность распутницы, когда ученый отдавал ей деньги, была показана очень явно. Проститутка засунула деньги в лиф платья привычным жестом куртизанки, посмотрела вокруг, как будто желая удостовериться, что никто не видит их, потом легла на землю и автоматически раскинула руки в приглашающем жесте, но в ее глазах читались утомленность и скука. В этот момент камеру отвели в сторону — цензор не позволил бы показать ничего столь явного, — но режиссер снял крупным планом непосаженные корни мандрагоры. Он осторожно снимал их, соответствующим образом двигая камеру, и это было настолько символично, что Алиса удивилась, как цензор пропустил такую выразительную сцену.

Они надеялись создать портретное сходство между Алисой и актрисой, которая играла проститутку, и Алиса считала, что это вполне удалось, хотя женщина выглядела на экране растрепанной и чересчур сильно накрашенной. Мать Алисы могла назвать ее обмазанной грязью, хотя, как ни назови, хотелось бы надеяться, что сама Алиса через несколько лет не будет выглядеть так же. Я перестану подводить глаза, когда мне будет тридцать пять, пообещала себе Алиса. Я действительно перестану. Или, может, оттянуть до сорока? Я думаю, я скорее стану пухленькой седой бабушкой, чем буду выглядеть так безвкусно.

Зрители не отрываясь смотрели на экран в ожидании первого появления баронессы, взрослой Альрауне, которая была заперта в монастыре, где ученый мог изучать ее, пока она росла. «Я им нравлюсь? — думала Алиса, оглядывая зал. Или им просто интересно, что будет дальше»?

Далее следовала короткая сцена с учителем музыки, с которым Альрауне впервые почувствовала вкус страсти. В этом эпизоде было несколько тревожных моментов с синхронизацией музыки и изображения, и Конрад рассерженно грозился уйти из зала, если движения актера, изображающего игру на скрипке, не будут точно совпадать с его музыкой. Но Алиса знала, что он не сделает этого, потому что ни за что не испортит ее вечер.

Но все было в порядке. Музыка — манящая и слегка зловещая — идеально подходила моменту, и сцена переместилась из музыкальной комнаты в спальню, на кровать, предусмотрительно скрытую от глаз тюлевыми драпировками, чтобы вновь угодить цензору. Это была роскошно поставленная сцена, и Алиса все еще удивлялась, что никто не усмотрел ничего странного в том, чтобы такая чувственная сцена происходила в монастыре.

История подошла к тому, что Альрауне узнала о своем происхождении, и тогда в ней зародилась черная горькая ненависть. Алиса очень живо помнила эту сцену: ей казалось почти невозможным представить, как девочка лет шестнадцати или около того могла отреагировать на то, что появилась на свет при таких обстоятельствах. Однако боль и ненависть девочки к себе выглядели на экране очень убедительно; вообще-то они выглядели пугающе реально, и Алиса снова почувствовала беспокойство где-то глубоко внутри. Откуда у меня взялись эти эмоции? Ведь такие чувства не обязательно приходят из прошлого или настоящего? Ведь они могут прийти и из будущего?..

Сценаристы добавили одну сцену в четвертой части, в которой Альрауне, уже восемнадцатилетняя девушка, уничтожила проклятое доказательство своего чудовищного зачатия. Алиса критически наблюдала, как камера приближалась к высокому старому дому, в котором жила проститутка. В комнате наверху в старом бюро лежали письма, которыми обменивались ученый и проститутка, письма, ясно указывающие на их общее темное прошлое. Хорошая сцена, говорили удовлетворенные сценаристы. Шокирующая и драматичная сцена. Руководство компании, конечно, обратилось к герру Эверсу — частично из вежливости, но больше из-за авторских прав, — и он одобрил сцену. Поступок полностью в характере Альрауне, уверенно сказал он. Действительно, очень хорошо.

Пока закутанная в плащ с капюшоном Альрауне поднималась по лестнице, отбрасывая искривленную тень на стену, снова зазвучала музыка Конрада. Сначала она была хрупкой, едва заметной, не больше чем призрак звука, нежно вливающийся в мозг. Потом стала набирать силу и наполняться звуками все больше и больше, стала ритмичной и угрожающей. Биение сердца, полного ненависти…

Пока огонь, который разожгла Альрауне, чтобы сжечь письма, разгорался, камера переместилась наружу, чтобы снять фасад всего дома целиком, и там, в одном из окон, окруженная дрожащими языками пламени, металась охваченная ужасом фигура проститутки. Мать Альрауне. Она была в ловушке в горящем доме, ее волосы уже светились и ярко горели, ее рот был широко открыт в немом крике помощи… Выпустите меня… Выпустите меня… Я сгорю