Who paint their sentimental elegies

Where sure, no angel treads; and, living, share

The dead’s brief immortality

Oh Christ!

To think that one could spread the ductile wax

Of his fluid youth to Oxford’s glowing fires

And take her seal so ill! Hark how one chants —

“Oh happy to have lived these epic days” —

“These epic days”! And he’d been to France,

And seen the trenches, glimpsed the huddled dead

In the periscope, hung in the rusting wire:

Chobed by their sickley fœtor, day and night

Blown down his throat: stumbled through ruined hearths,

Proved all that muddy brown monotony,

Where blood’s the only coloured thing. Perhaps

Had seen a man killed, a sentry shot at night,

Hunched as he fell, his feet on the firing-step,

His neck against the back slope of the trench,

And the rest doubled up between, his head

Smashed like and egg-shell, and the warm grey brain

Spattered all bloody on the parados:

Had flashed a torch on his face, and known his friend,

Shot, breathing hardly, in ten minutes — gone!

Yet still God’s in His heaven, all is right

In the best possible of worlds. The woe,

Even His scaled eyes must see, is partial, only

A seeming woe, we cannot understand.

God loves us, God looks down on this out strife

And smiles in pity, blows a pipe at times

And calls some warriors home. We do not die,

God would not let us, He is too “intense”,

Too “passionate”, a whole day sorrows He

Because a grass-blade dies. How rare life is!

On earth, the love and fellowship of men,

Men sternly banded: banded for what end?

Banded to maim and kill their fellow men —

For even Huns are men. In heaven above

A genial umpire, a good judge of sport,

Won’t let us hurt each other! Let’s rejoice

God keeps us faithful, pens us still in fold.

Ah, what a faith is ours (almost, it seems,

Large as a mustard-seed) — we trust and trust,

Nothing can shake us! Ah, how good God is

To suffer us to be born just now, when youth

That else would rust, can slake his blade in gore,

Where very God Himself does seem to walk

The bloody fields of Flanders He so loves!

Артур Грэм Уэст (1891–1917)

О Боже! Ненавижу вас, юнцов!

(На студента, которого война вдохновила на стихосложение)

Отрывки из сборника Х. Рекса Фестона «Поиск истины: стихи о сомнении, войне, печали, отчаянии, надежде и смерти, написанные где-то во Франции». Он погиб в бою и был студентом Экcетер-колледжа. По его представлению, Бог добр и скорее даже забавляется, глядя, как мы сражаемся. «Есть счастье — жить в прославленные дни» — пишет он (про нас). Вот (он три года проучился в Оксфорде) его обращение к атеистам:

Я знаю — Бог не даст мне умереть:

Он слишком страстен, чувственен и жгуч.

Он горы может без следа стереть,

Он солнце воздымает из-за туч.

Он может взять столетий миллион

И бросить их в планеты; он звезду

В луну метнет — но также может Он

Лелеять розу, проронив слезу.

Умом нельзя на Бога посягать!

Пусть в летний день Он более всего

Горюет о былинке — но пойдет,

Губами мир сожмет, а после — глядь! —

Он серой галькой выплюнет его

В безбрежной Пустоты водоворот.

Эти строки на долгие месяцы подпортили репутацию всем английским атеистам!

О Боже! Ненавижу вас, юнцов,

На чьих могилах благостные вирши

Растут, едва лишь вы туда легли,

На соли разложенья, на слезах

Священников, родителей, деканов,

Вcе в фотографиях и предисловьях

Приятелей — безмозглых рифмачей;

У них в элегиях слезоточивых

Поэзии ни капли, но живут

Они бессмертьем мертвых.

Боже правый!

Подумать только — кто-то растопил

Свой юный воск на оксфордском огне,

Но где ж его печать? Не в этой строчке:

«Есть счастье — жить в прославленные дни…»

«Прославленные»! Он же был в окопах

Во Франции, он через перископ

На проволоке видел горы трупов,

Глотал их смрад, носимый на ветрах,

Бродил среди разрушенных домов

В пейзаже грязном, заунывно-буром,

Где пятна цвета — это пятна крови.

Он, верно, видел смерть — как часовой

В ночи подстрелен; сгорбясь, тот упал:

Нога на лесенке, а на уклоне

Окопа — шея. Теплый серый мозг

Из треснувшей башки потек на траверс.

Фонариком сверкнул он — и узнал:

То друг его, а тот минут за десять

Скончался. Все же есть на небе Бог,

И в лучшем из миров все безупречно.

Все горести — Он их, конечно, видит —

Лишь кажимость и мнимость, а не зло.

Бог любит нас, на нашу брань он смотрит,

И с жалостной улыбкой в рог трубит,

К себе бойцов порою призывая.

Мы не умрем — Бог, дескать, слишком «жгуч»

И «страстен», по былинке целый день

Он плачет. Право слово, жизнь чудна!

Здесь, на земле, и дружба и любовь

Людей соединили — но зачем?

Других людей калечить, убивать —

Ведь немцы тоже люди. В небесах

Беззлобный, снисходительный арбитр

Не даст нам пострадать! Ура, ура,

Бог нас блюдет и держит нас в узде.

Ах, что у нас за вера — я б сказал,

С горчичное зерно — мы верим, верим,

Ничем нас не проймешь! Ведь Бог наш благ —

Он попустил родиться нам сейчас,

И юность не ржавеет