«нанять» местного комиссара полиции и передавал слова начальника губернской полиции, который «на днях удивлялся, как это мы в Торне не имеем секретного Агента, и откровенно заявлял, что у них нет ни средств, ни интереса следить за нашими делами, и если это удается, то совершенно случайно»[442].

Обращение к государственным органам власти по дипломатическим каналам также не всегда вызывало понимание и не приводило к положительным результатам. Как писал в 1873 году министр внутренних дел министру финансов o разоблачении группы фальшивомонетчиков в Молдавии: «После многочисленных настояний с нашей стороны, Румынское правительство решилось командировать на место доверенное лицо. По прибытии его на место, некоторые из преступников скрылись, другие задержаны, но без значительных доказательств»[443]. Чиновник особых поручений Сераковский в рапорте (от 15.07.1881) товарищу министра финансов П. Н. Николаеву между прочим заметил: «Иностранные власти по своей инициативе, без периодического активного участия нашего правительства ничего не предпримут для обнаружения делателей и распространителей фальшивых кредитных билетов, в справедливости такого вывода я убедился еще в 1877 году, когда из Калиша по поручению Варшавского генерал-губернатора, по согласованию министерств финансов и полиции, начал производство розысков за границею»[444].

Подделка российских денег в целом не осуждалась и общественным мнением западноевропейских государств. Некоторые добропорядочные обыватели, не считая «фабрикацию» российских денег злодеянием, вполне могли сами поучаствовать в запретных сделках, если это сулило какую-либо выгоду. А. Франкенштейн в упомянутом выше рапорте сообщал, что во многих городах Бельгии в меняльных лавках появились фальшивые 25-рублевые кредитные билеты. Распространителей задержали. «Второстепенные» бельгийские газеты сообщили своим читателям все подробности задержания этих фальшивомонетчиков. «На второй день после появления сих статей в печати, — писал чиновник, — в меняльную лавку Г. Мише (Michez) в Брюсселе прибыл неизвестный приличного вида человек, с желанием купить русские кредитные билеты. В разговоре с ним Мише упомянул, что в его конторе еще находятся фальшивые русские бумажки. Неизвестный предложил выкупить их тотчас же за условленную цену по 2 ½ франка за рубль. Мише согласился и продал фальшивые бумажки, требуя при том от покупщика письменного удостоверения в том, что контора предупредила его о подложности проданных билетов»[445]. Знал ли владелец меняльной лавки, что торговля фальшивыми банкнотами противозаконна? Без сомнения. Отказался ли он от незаконной сделки? Отнюдь. Только вытребовал у посетителя для подтверждения своей «добропорядочности» расписку. Конечно, нельзя утверждать, что данный случай является образцом характерного поведения жителей Брюсселя. Возможно даже, что такой предусмотрительный и расторопный господин Мише был один на всю Бельгию. Но все же…

В январе 1885 года прокурор Люблинского окружного суда А. И. Паллан писал начальнику Границского отделения Варшавского жандармского полицейского управления В. А. Массону: «Сбыт фальшивых русских кредитных билетов в пределах Австрии совершается совершенно свободно и в каждом городе при размене русских денег предлагают взять несколько “дешевых”, т. е. фальшивых кредитных билетов. Главным образом подделывают 25 рублевые билеты, цена на которые колеблется от 2 р. 25 к. до 12 рублей (Львовская работа). Бумага для подделки покупается в Вене, она без водяных знаков и по-видимому английского происхождения (на пачке в сто листов бумаги находится бандероль с английским гербом — конем и львом и подпись “patent Londo”). Цена за 10 рублевые билеты доходит до 6-ти, за 5 рублевые до 3-х, а за 3 рублевые до 2 рублей»[446].

Интересные наблюдения об организации нелегального промысла за границей содержатся в отчете о европейской командировке статского советника Г. Г. Перетца. «Вообще следует заметить, — писал он в октябре 1874 года, — что в настоящее время не существует постоянной фабрики фальшивых государственных бумаг. Обыкновенно подделыватели ограничиваются приготовлением такого количества кредитных знаков, какое рассчитывают сбыть в более или менее короткий срок. Затем станки, доски, штемпеля и т. п. частью уничтожаются, частью развозятся по разным притонам, где и хранятся до сбыта всех заготовленных бумаг. Самый сбыт никогда не производится не только на месте производства, но даже и в том государстве, где устроена фабрика. Обыкновенно приискивают покупателей через сообщников, часто даже не знающих места выделки, и назначают им для приема товара города, по возможности отдаленные от места жительства и продавцов, и покупателей. Только сбыв все количество заготовленных фальшивых бумаг, снова устраивают фабрику, непременно в новом месте»[447].

О подобной организации работы на подпольной фабрике в Будапеште докладывал подольскому губернатору А. С. Муханову правительственный агент Рогаль-Левицкий: «Рабочие специалисты живут в Пеште и Буде и являются на работы по заказу; работы же не производятся постоянно, а по мере надобности; что теперь не работают, так, как только, что изготовили товаров до 100 т/р, по израсходовании коих опять приступят к работам»[448].

В следственных делах есть примеры того, что за границей иногда работали временные группы фальшивомонетчиков-гастролеров из России. Так, 15 января 1910 года в Ниццу из Благовещенска прибыла компания из пятерых мужчин и женщины. Сняв отдельно стоящую виллу «Долли» на Английской набережной (Promenade des Anglais), прибывшие устроили в одной из комнат четвертого этажа мастерскую по изготовлению российских фальшивых государственных кредитных билетов 100-рублевого достоинства. «Русские мущины» ежедневно работали в оборудованной комнате, а нанятым горничной и кухарке, которые туда «решительно не допускались», объяснили, что там идет «строительство» аэроплана. «Авиаконструкторы» пробыли на вилле чуть более семи месяцев. В конце августа 1910 года они завершили работу и, сдав на склад фирмы «Буэн и Константин» ящики с разобранной литографской машиной и машиной для обрезания бумаги, отправились в Россию. «29 августа 1910 года, — как доложили министру юстиции, — когда около 2 часов ночи на станцию Александрово из-за границы прибыл поезд, то таможенный досмотрщик Петр Парашин, осматривая сундук пассажира Дунаевского, заподозрил в нем двойное дно. При более тщательном осмотре сундука предположение это вполне подтвердилось, и, по вскрытии двойного дна, под ним было обнаружено 14 пачек русских фальшивых сторублевых билетов на сумму 139900 рублей, одна пачка таких же билетов, на сумму 9900 рублей, оказалась в сапоге у Дунаевского»[449]. Николай Дунаевский и двое его сообщников (Иван Семеров и Наталья Саяпина) были преданы суду. Остальных участников преступной группы разыскать не удалось.

Скрытность лежала в основе благополучной деятельности нелегальных мастерских. Только при соблюдении необходимой конспирации такие «фабрики» могли существовать в течение длительного времени, принося наживу своим владельцам. Разумеется, при должном качестве «товара». Одним из наиболее успешных фальшивомонетчиков, обосновавшихся в Лондоне, стал бывший российский подданный, инженер-поручик Владислав Малаховский. В 1863 году он принимал активное участие в польском восстании (1863–1864) как член Литовского провинциального комитета в Виленской губернии и ближайший сподвижник В. К. Калиновского[450]. В. Малаховский был заочно приговорен к смертной казни, но ему удалось