Вторая черта, которую никто из людей не заметил, это причастность Морриган к вампиризму. Сначала замалчивание этой темы не было удивительным, ведь вампиров было немного, а времена таковы, что мифы никто не разбирал и не анализировал, в них просто и беспрекословно верили. Но даже когда число вампиров увеличилось, люди полюбили истории о них (вампиры до сих пор стараются не вспоминать это позорище), параллель между ними и Морриган никто не провел.

– А зря, ведь следы богини можно отыскать в истории двух ОЧЕНЬ вампирских дворянских домов, Деспот и Корвин, например. – На бледном лице Антона появилось мечтательное выражение. Сам он к аристократам скорее всего не относился.[18]

– Морриган, вероятно, создала и их тоже, – встряхнула светлыми волосами Злата, не желая уступать брату в знаниях вампирской истории.

– Создала? Я не понимаю, – признался наконец Кирилл. – Существуют мнения, что вампиры произошли от женщины, но религия Дракулы тоже небеспочвенна…

– К Богу этого Дракулу! Все было совсем не так! – рассердился Антон. – Почему все цепляются за какие-то устаревшие понятия? Никогда больше не говори таких глупостей. Именно глухое незнание и увело нас от доброты и защиты Морриган.

Четвертое воспоминание

Выбор

…над Эйман-Махом вставало красное солнце, заливая властным светом спящие холмы и почти насильно пробуждая природу. Медленно потянулись на поля стада домашней скотины. Нервно блеяли овцы, протяжно мычали коровы. Лошади свободно бежали по траве, удивляясь столь неожиданному отсутствию пастухов и загонщиков. Все животные уходили как можно дальше от стен города, чувствуя нарастающее беспокойство.

Эта ночь не была самой долгой в жизни Кухулина, но вполне могла бы быть таковой. Он не сомкнул глаз, часами ходил по тронному залу из стороны в сторону. Казалось, животные на гербах, висящих на стенах, наблюдают за ним. Медведь и Волк смотрели осуждающе.

Что же он за человек такой? Ему никогда не нравились извращенные легенды, которые ходили о нем в народе, но и сам он иногда не ощущал себя нормальным. Конечно, у него не было семи глаз по семь зрачков в каждом, это сделало бы его подслеповатым пауком. Но его жажда великих свершений, не всегда счастливо заканчивающаяся для окружающих его людей, не давала ему покоя. В двадцать семь лет он уже считался взрослым мужчиной, если не стариком. И что-то подсказывало ему, что с войнами пора заканчивать. Но что мог внутренний голос в сравнении с жаркой, неуправляемой тягой добиваться справедливости и творить добро? Желания разрывали Кухулина на части, мешали спать ночами.[19]

Со временем герой понял, что война – плохой способ добиваться мира во всем мире. Более того, мир стал ему не нужен. Он словно бы сжался и окружил себя высокими стенами Эйман-Маха. С тех пор как люди возвели Кухулина на трон (хотя королем он никогда и не был), они же и стали его миром. Он начал прислушиваться к ним и думать об их интересах. Такое отношение на некоторое время затушило страсть к геройству. Но в эту ночь она вернулась.

Практически под стенами Эйман-Маха стояла армия его врагов. Это были воины Лагена, и они заняли всю равнину Муртамне, превратив ее в вакханалию из кладбища, казармы, пыточной комнаты и борделя. Близко, слишком близко находилась Муртамне от серых стен Эйман-Маха. Лаген мог атаковать в любой час. Кухулин знал, что он любит наступать среди бела дня, чтобы все могли наблюдать за ним и его армией. Значит, у Кухулина было еще время до полудня, чтобы выдвинуться на врага первым.

Мужчина завязал длинные волосы веревкой и вышел из тронного зала. Стены крепости в Эйман-Махе были толстыми и крепкими, но даже сквозь них до Кухулина доносилось то, что творится на улице. Во внутреннем дворе замка собрались пятьдесят самых старых, самых умных и самых красивых женщин города. Каждая хотела сказать Кухулину то, что он и так понимал, – нельзя покидать Эйман-Мах. Женщины пришли как простые горожанки, но в своем стремлении удержать властителя от военного похода они поступали храбрее храбрых. Кухулин прекрасно знал, что их не переубедить.

Да и зачем ему было переубеждать их? Горожанки, хоть и не знали всей правды, оберегали своего лидера. Для них все дело было в том, что он – последний герой этих земель, вплоть до Мид-Луахайра, если не дальше. Для самого Кухулина все обстояло не так просто. Что-то творилось с ним в последнее время, чего он не мог объяснить. Словно неудачи преследовали героя, но пока не обрушивались на него, а только ожидали своего часа. Будто грозное облако рока остановилось, ударившись о неприступные стены Эйман-Маха, но стоило Кухулину выйти за их пределы… Что служит причиной этих неудач? Кухулин мог лишь догадываться, и догадки его были ужасающими.

Герой миновал несколько длинных коридоров, чтобы как можно быстрее оказаться в собственных покоях. Там ему было спокойнее, хотя, признать, что он ищет безопасное место, было для Кухулина трудно и стыдно. Дойдя наконец до комнаты, он захлопнул тяжелую дверь. Гул, доносящийся с улицы, стал тише. Пятьдесят женщин поняли, что он пока никуда не собирается, и примолкли, занявшись плетением венков.

Кухулин мыском жесткого сапога подтолкнул несколько поленьев в кучу и одним ударом высек искру из двух камней. Огонь обычно занимался долго и мучительно, в климате Эйман-Маха дрова были сырыми, но в этот раз в комнату ворвался огненный взрыв. Он испепелил дрова и отбросил Кухулина к противоположной стене. В ужасе мужчина потянулся к мечу.

– Не бойся, храбрый Кухулин, – послышалось в его голове. – Не время тебе страшиться. Я пришла за помощью.

Он узнал этот голос. Женщина по имени Леборхам была заклинательницей, которой пришлось покинуть земли Ольстера и Эйман-Мах из-за своих способностей и грозившей ей смерти. Сейчас Леборхам должна была быть на земле Лейнстера, где ее дар почитался самим королем Мак Дато.[20]

– Что тебе надо, ведьма?! – прокричал Кухулин в пустоту.

– Ты должен идти на войну, – ответила Леборхам. – Спаси равнину Муртамне от воинов Лагена, пока от нее хоть что-то осталось!

– Оставь меня в покое, о женщина! – Кухулин ударил кулаком в стену, пытаясь отогнать видения страдающих жителей равнины, которые насылала заклинательница. – Найди другого воина! Я не один такой, я уверен в этом! Я не могу быть единственным!

– Спаси нас… – прошептала Леборхам, исчезая из его головы. Огонь в комнате больше не пылал, пепел от дров стал сырым.

Кухулину хотелось все бросить и ринуться в Муртамне с армией или даже одному. Главное – миновать всех этих женщин, ожидающих его на улице, ведь посмотреть им в глаза он просто не сможет. Мужчина открыл дверь, ведомый желанием тихо пробраться в конюшню, где стояли его лошади. Но коридор оказался не пуст. Десять горожанок были там. При виде Кухулина они упали на колени, моля его не ходить на войну. Оказывается, на Леборхам он кричал так громко, что услышали жители замка. И женщины тоже услышали, они все слышат и все чувствуют. И их сердца болят от страха за Кухулина и его судьбу.

– Мне нужно ехать, – попытался воззвать к их совести герой. – Эти люди нуждаются во мне.

– Ты не можешь этого знать, великий воин, – ответила одна из женщин. – Возможно, боги с самого начала были на стороне жителей Муртамне, а значит, головорезы Лагена им не страшны.

Боги… с богами у Кухулина были сложные отношения. Он не почитал их бездумно, но точно знал об их существовании. Не все боги одинаково добры, в этом герой смог убедиться за двадцать семь лет своей жизни. Поговаривали, что он имеет божественное происхождение, но в это Кухулин не верил.

– Все равно надо идти! – решил не сдаваться мужчина, пытаясь пройти мимо горожанок. В нем снова подняла голову жажда великих свершений, почти затмив голос разума, которым он так часто руководствовался, правя Эйман-Махом.

– Хотя бы помойся перед дорогой, – предложила древняя старуха с живыми, даже хитрыми глазами. – Подготовься к долгому пути.

– Так и быть, – мрачно согласился Кухулин, которому было мучительно промедление. С этими словами он пошел за старухой в зал, где для него грели на огне воду.

В холодном помещении с высокими потолками