того, физическое ли это одиночество или, что страшнее, чувство душевного одиночества, когда мы среди людей или, что еще страшнее, – вдвоем. В любой ситуации, независимо от ее продолжительности, если нам интересно и комфортно наедине с собой, то есть в обществе нашей личной триады (дух-душа-тело), то страдания одиночества нам не грозят. Другое дело, что длительный союз трех ипостасей моего «Я» возможен лишь при их столь же длительном взаимном интересе. Последний же, в свою очередь, обеспечивается непрестанным совершенствованием и обновлением каждого из планов триады. «Совершенствуя себя, вы станете себе лучшим другом» [10], c. 24.

Непрерывная творческая работа над собой превращает одиночество в «нормальное состояние человека», по словам Леонардо да Винчи, приведенным Д. Мережковским в романе «Воскресшие боги». Хочу подчеркнуть, что речь идет не о заполнении остро ощутимого одиночества какими-либо занятиями (их всегда можно найти). Нет! Я имею в виду отсутствие в нашей душе самого чувства одиночества как такового. Последнее угрожает лишь тому, кто тупо упорствует: «Я такой, какой я есть». Но таких – подавляющее большинство, ибо, «к сожалению, ничто не развивается так медленно, как сознание человека» [40], с. 53.

И еще об одном интересном позитивном аспекте. В книге Притчей Соломоновых (Пр. 9,11) персонифицированная премудрость провозглашает: «Чрез меня умножатся дни твои; и прибавится тебе лет жизни». Но поскольку мудрость (по В. И. Далю) есть «слияние высшего состояния умственного и нравственного совершенства» [41], с. 395, постольку резонно предположить, что духовно-нравственное преобразование является эффективным средством в комплексном решении проблемы физического долголетия. О справедливости такого допущения косвенно свидетельствуют и жизнеописания многих христианских святых.

Наконец, следует учитывать, что внимание, развернутое внутрь, а не вне себя, избавит окружающих от наших субъективных оценок всех и вся: просто некогда и неинтересно будет критиковать других или выносить им приговор. Уже неплохо!

Человек, тупо размахивающий защитительным принципом «Я такой, какой я есть», симпатий хотя и не вызывает, но вполне терпим, поскольку он относительно вас – нейтрален.

По-настоящему же опасны те, кто с «детской» непосредственностью напрямую требуют, чтобы их принимали такими, как они есть. (Как правило, это имеет место в сфере межличностных отношений Его и Ее). Страшен, кто вкрадчиво заявляет это «невинное» требование как непременное условие дальнейшего общения и выстраивания взаимоотношений. Условие сие коварно, поскольку человек, требующий: «Принимай меня таким, какой я есть!», сам никогда не согласится принимать другого таким, каков он есть! Это игра в одни ворота, бесцеремонная эгоистичная попытка закрепить за собой права, в том числе и право на вседозволенность, оставив другому лишь обязанности, в том числе и обязанность подчиняться этим правам. Компромисс как взаимная уступка здесь исключается по определению. Поэтому убегайте любым способом от этих подчас обаятельных циников, пока они не пленили вас. Общеизвестный факт, что «исходные» нравственные изъяны человека в результате отсутствия самоконтроля и потакания извне развиваются вширь и вглубь, только обостряет необходимость своевременной изоляции от этих людей. Союз с ними ничего хорошего не сулит. Внешне он может существовать или в форме изматывающего выяснения отношений, или в «миролюбивой» форме за счет смиренного перехода одного из партнеров в подкаблучное состояние. Лучшим разрешением подобной ситуации является развал неравноправного содружества, когда одна из его сторон переполнится «счастьем», безоговорочно принимаемым долгое время. И когда это состоится, воспользуйтесь ситуацией немедленно, чтобы начать любить самого себя.

В четвертой главе «Евгения Онегина» Пушкин вопрошает:

Кого ж любить? Кому же верить?

Кто не изменит нам один?

И в конце строфы дает ответ:

Любите самого себя,

Достопочтенный мой читатель!

Предмет достойный: ничего

Любезней, верно, нет его.

Естественно, это утонченная изящная ирония. Ну а если всерьез? «Любить себя – значит принять себя таким, какой вы есть, и приложить все усилия, чтобы стать лучше» [10], с. 24. Любовь к себе должна нести божественную суть: «Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю», – разъясняет Христос в заключительной книге Нового Завета (Отк. 3,19).

Сопоставляя оба назидания, приходим к пониманию, что успех нравственного саморазвития возможен лишь, если «я – прокурор» превалирует над «я – адвокат» в отношении самого себя. В противном случае «Я» обречен оставаться «таким, какой я есть» до конца своих дней. Однако следует учитывать, что судьба ведет согласного, но тащит противящегося, награждая последнего время от времени синяками, ссадинами, шишками. Так не ропщите уж тогда на нее, а примите ее, как и себя, такой, какая она есть.

«…неверный в малом неверен и во многом»

Как уже говорилось, характерной чертой нравственного портрета нашего современника является равнодушие. Крылатое выражение: «Это твои проблемы» в прикладном его значении есть оружие обороны от ближнего. Безразличие к себе подобным, будучи обобщающей характеристикой душевного устройства современных людей, неизбежно «роднит» нас. Оно проявляется в нашей пассивной реакции на чужие проблемы, что мы, естественно, уже не относим к своим личным порокам. Зато мы активно реагируем на равнодушие окружающих к нашим проблемам и, конечно, воспринимаем его как внешнее зло, сфокусированное на нас. Короче говоря, «я – хороший, мир – плохой». Ведь в нас столько теоретического добра и потенциальной теплоты! Боже праведный, как мы бываем возмущены «кем-то», кто в «чем-то» не помог «кому-то», хотя и имел все возможности к тому! И как мы сочувствуем жертве чьего-то равнодушия, особенно когда ею считаем себя!

В результате обиды на равнодушие – к нам, мы все более углубляем и расширяем равнодушие – от нас. В этой тягостной атмосфере обид на равнодушие и равнодушия из-за обид известная рекомендация – не бояться ни друзей своих, ни врагов своих, а бояться равнодушных – теряет свой назидательный смысл. Поскольку сами понятия «друг» и «враг» в таком моральном климате размываются, становятся неразличимыми, постольку следует бояться практически всех и каждого.

* * *

Мы, обитатели нейтральной зоны шкалы жизненных ценностей, считаем равнодушие в одних случаях естественной нравственной нормой, в других – столь же естественно боимся и осуждаем его. Все зависит от того, кто и в отношении кого проявляет это качество: я – к миру или мир – ко мне. Остерегаясь последнего, мы на всякий случай не слишком надеемся на человека. По крайней мере, не отбрасываем далеко своих сомнений в нем.

Подобная неуверенность в человеке, или осторожная вера в него, не столь уж беспочвенны. Примеры преступного равнодушия как причины личных, социальных и национальных бед и трагедий – общеизвестны. Меня же интересует равнодушие мелочно-бытовое, то, что повседневно вокруг нас; то, которое разъедает, подобно ржавчине, ткань наших взаимоотношений. К примеру, элементарная человеческая необязательность.

Вероятно, каждому приходилось сталкиваться с человеком, страдающим подобным недугом. Практика общения с людьми убеждает меня в том, что обязательность человека совершенно не зависит