их подвиги по дерзости и отваге зашкаливают. Назовём их профессию просто военный разведчик безотносительно к роду войск и задачам. Они надёжны, спокойны, уверенны. Они верят в Россию, а Россия в них.

Погон своих не носим

И льгот себе не просим.

Нам жалкие подачки ни к чему.

Не деньги и не слава —

Была б жива Держава.

России служим, больше никому![61]

О них в этой жизни написать не успею — должно пройти время, когда можно будет называть их имена, когда можно будет поведать о сделанном ими, а жить и так осталось всего ничего, как говорит друг Сергея Ивановича полковник Куличкин. Порой в нерассказанном об этих молчаливых парнях их спасение:

О нас никто не пишет

Не знает и не слышит

И в том спасенье наше и успех…

Это песня Михаил Ивановича Ножкина о разведке ГРУ. Конечно, она написана по случаю и совсем не конкретному Саше, Ивану или Жене, но каждый соотносит её с собой, и она обязательно звучит под гитару, когда собираемся вместе. Редко собираемся, всё больше на чей-то день рождения или чьи-то похороны.

В тот день повезло работать с ними. Утро было хотя и солнечное, но порывистый норд-ост не давал расслабляться. Заходили привычно-буднично: приехали на «точку», разобрали автоматы, надели броники. Я свой сирийский кевларовый броник отдал оператору: во-первых, снайперы целят в голову, но никак не в броник. Во-вторых, есть в этом что-то от игры в войнушку. Бойцы ладно, им по штату положено железо таскать, но когда закованный в броню героический военкор лезет с дурацкими вопросами к какой-нибудь старушенции, на которой из защиты лишь старенькая кацавейка да платок, то становится стыдно за этих тоскливых дятлов. Судьбу не объегоришь, на всё воля Божья.

Осмотрелся, закурил — дурацкая привычка и на войне никчемная. Даже опасная: на вторую затяжку и пуля может прилететь. Проводник материализовался неожиданно — кругом на сотню метров чистое поле и ни души, но эти ребята спецы по сюрпризам, вынырнул как чёрт из табакерки. Война полна неожиданностей: проводником оказался мой старый приятель, вместе работали на харьковском направлении, теперь вот на восточном. Парень легендарный, но не скоро можно будет рассказать о нём. А пока:

…И при любой погоде

Оружие на взводе

Патрон в стволе и палец на курке…

В тот день работали быстро и слаженно. Из еды ничего не брали — только вода, патроны и гранаты. Озоровали: снимали жовто-блакитные флаги и развешивали красные, советские, в сёлах, где пока ещё наших не было. Несолидно, конечно, для моего возраста, но мы всегда мальчишки до глубокой старости. Местные попрятались, лишь занавески на окнах шевельнутся да мелькнёт голова над забором: наблюдают и ждут, чем всё закончится для этих шальных русских, ведь в селе целый взвод местной теробороны.

Красный флаг — это не российский, это не завоевание, это возвращение. Через неделю разведка опять заходила в эти места — флаги висели! Не сняли, не посмели. И подумалось: взяли не территорию — сознание людей взяли. Не ракетами да танками мозги вправили, а флагами да отсутствием страха. Четверо русских въехали в село, открыто и уверенно, и местная тероборона ошалела и нос не высунула: увидели в этой дерзости, в этих красных флагах силищу. Знали бы, что на полсотни вёрст ни одного нашего солдата, может, и встретили бы «салютом», а так что есть, то есть. Задача была не флаги развешивать — это так, баловство, главное — «стрелялки» забрать, что появились у тероборонцев. Забрали. Дяди даже не очень обиделись, что «забавоки» лишились и наиграться не успели.

— Ну их к бису, — махнул рукой дядько с вислыми усами подковой. — Так вы насовсем, чи как?

Скорее «чи как», но вслух говорить не стали. Утешили осознанием, что делиться надо. Для хохла отдать своё — нож острый, но с этими цацками мужики расставались без видимого сожаления.

8

Земляк на фронте — это многое, а если ему поручено охранять тебя днём и ночью — это вообще выше крыши. Нашу крохотную группу военкоров передали заботам Бати, курскому казачьему атаману и земляку Вити Носова. Вообще-то Батя — это Филипповский Игорь Васильевич, бывший офицер-десантник, рукопашник, давно разменявший седьмой десяток. О подвигах наших бойцов принято узнавать из сообщений минобороны и реже Росгвардии. У него отношения с Росгвардией отнюдь не нежные, в её штате он не состоял никогда, потому осанну ему петь она не будет. Что касается минобороны, так то его давно списало в запас и сняло с учета по возрасту. Так и забавлялся бы он фланкировкой, помахивая шашечкой в казачьем кругу да на сцене и восхищая окружающих, не случись эта война по имени специальная военная операция.

Нас «пристегнули» к отряду ЧВК[62], тому самому, который первым перевалил через харьковскую окружную. Ну а Бате поручили быть нашей Ариной Родионовной. Потом пути наши разошлись — изменились задачи, и судьба снова свела лишь пару месяцев спустя. Он коренаст, не по возрасту крепок и отменно силён. Тиснет руку, здороваясь, и будешь потом целый день пальцы расклеивать. Но главное — он рассудителен, спокоен и умён. Когда он спал и ел — одному Богу известно, во всяком случае он был всегда на ногах, в разгрузке и с автоматом в руках.

— Батя, нужна машина. Батя, нам надо вон ту территорию проверить. Батя, дай людей — базу нациков брать будем.

Круглосуточно неслось из моих или Витиных уст: Батя то, Батя это, а он устало кивал головой и выполнял все капризы, хотя другой послал бы нас в дальнее эротическое путешествие.

Когда к нам на базу загнали фуру с боеприпасами, то дискомфорт от скудоумия начальства почувствовали все. Нам повезло — дня через три-четыре мы сменили дислокацию, уйдя под крыло другого отряда, а еще через несколько дней базу накрыли минами. Первой полыхнула фура, все бросились врассыпную, и только Батя, сбив ударом кулака улепётывавшего водилу и вырвав у него ключи, бросился к машине. Через секунду она, таранив ворота, вырвалась из западни. Отогнав фуру метров на двести, он сначала огнетушителем сбивал пламя, потом взялся за лопату и забрасывал его землёй. Подоспевшие бойцы погасили уже занявшиеся ящики с ракетами, минами, патронами и еще чёрт знает с чем. Знатный был бы фейерверк, рвани эта дюжина тонн тротила — разнесло бы половину посёлка.

Потом Батя бегом вернулся во двор, завел «таблетку», в которой навалом лежали цинки с патронами, «граники», гранаты и