огня застали врага врасплох и подавили волю к сопротивлению, но всё же вээсушников было слишком много, а их горстка. К тому же укры подтянули резервы, собравшись контратаковать. Комдив с двумя БМП прорвался к «опорнику», прикрыл бронёй десантников и дал команду на отход — дюжиной бойцов села не удержать.

Уже почти оторвались, как лесопосадку, по которой они выходили, накрыли минами. Сыну осколок вошёл в висок, другой рваный кусок металла идущего справа пулемётчика сразил насмерть. Половину десантников отметили осколки, из них трое тяжело раненных, а уцелевшие всех вынести не могли, поэтому комдив еще раз вызвал броневую поддержку.

На подошедшие БМП уложили раненых и погибшего пулемётчика. Сын помогал: боль только закручивалась, впиваясь в мозг штопором, но в горячке не обращал внимания. Кто-то из бойцов заметил ручеёк крови у него из-под каски и бледность, заливающую лицо.

— Товарищ старший лейтенант, вас ранило?

— Пустяк…

Договорить он не успел: упал, потеряв сознание. Очнулся уже в госпитале. Затем операция, отправка из Луганска в Ростов, потом в Москву, лечение, реабилитация, отпуск. Ещё только его доставили в Луганск, как отец рванул к нему — парню нужна отцовская поддержка. Перед отъездом я просил передать его сыну пожелания скорого выздоровления, и чтобы эта война была для него последней. Он возмутился: не последней, а крайней — надо будет ещё Запад от скверны чистить, и как только сын поправится, то вернётся на фронт.

Мы едва с ним не поругались: ты же отец, что ты сына на войну гонишь, а он всё одно упорствует, что тот должен родину защищать. Хотя по большому счёту правда за ним — глубинная, на вере настоянная, когда жизнь Отечества ставится выше жизни собственной. Уже из госпиталя он позвонил и сообщил, что сын после операции ещё слаб, но рвётся обратно в часть. Точка сбора — Харьков: отец воюет на харьковском направлении, сын зайдёт с юга, вот и встретятся. Дай-то бог!

Вообще-то «семейный подряд» сплошь и рядом: отец воюет, сын возит гуманитарку; сын на фронте, а мать фельдшером в госпитале или вообще отец с сыновьями вместе на передке. В нашем подразделении командир с зятем вместе воевали, в соседнем два брата. И это только то, что знаю. Один как-то отшутился: так крепче вяжутся семейные узелки. Не просто кровнородственные, а ещё фронтовым братством связанные, а это покрепче семейных.

3

Жаль, что нельзя называть подразделение, место боя, имя воина, поэтому ограничусь лишь направлением — харьковское направление, район Русской Лозовой. Время — майские праздники. Эта бригада спецназа заходила первой на рассвете двадцать четвертого февраля. Была в Харькове, вышла по приказу. «Пожарная команда» — бросали на самые опасные участки, и они блестяще выполняли задачу.

Мы были рядышком с первых дней, но встретились только вчера, да и то на несколько часов: отвозили его из города обратно на позиции. Командир разведгруппы, старший лейтенант, совсем мальчишка, худющий и жилистый, наш земляк из соседней области. Зовут Александр, с греческого «защитник». Сын старшего офицера, отмотавшего две чеченские, теперь сражающегося на Донбассе. Но о нём рассказ отдельный, а сначала о его сыне. О наших мальчишках, взваливших на свои плечи груз ответственности за Россию.

В этот день они отражали атаку за атакой накачанных наркотой нациков. Взвод против батальона. Девять часов боя. Волны наступавших накатывались, получали по морде, откатывались, засыпали снарядами и минами позиции взвода, и всё повторялось раз за разом вновь и вновь.

Оставшийся танк загнали в укрытие, попросив командира теперь уже бывшей танковой роты не высовываться, пока не поймут, что разведчикам станет совсем невмоготу. И комроты ждал, когда позицию засыпали снарядами и минами. Ждал, когда накрыли взвод «градом». Ждал до тех пор, пока укры не подошли на бросок гранаты, и тогда на свой страх и риск, задраив люки и выключив рацию, чтобы не остановили из штаба, приказал сам себе: «Вперёд!»

Выскочив из укрытия на озимые, он за несколько минут сжег два танка и три бээмпэ, а затем намотал на гусеницы десятка четыре бесов и вернулся обратно. Изумрудная зелень, испятнанная красным — кровь от разорванных тел, и пять факелов с чёрными клубами. Это не сюр — это страшный оскал войны. Она знает три краски: чёрную, красную и белую — цвет бинтов. Комроты ещё дважды вырывался из укрытия и своим танком давил, давил, давил, потому что к исходу дня закончились снаряды, опустели пулемётные ленты, да и ствол КПВТ[50] погнуло осколком.

Они дрались в окружении, дрались, когда уже не осталось сил. Дрались, когда драться уже было нечем. Даже получив приказ на отход, они всё равно дрались. Ночью они вышли к своим, вынеся всех раненых. И никто не считал их героями, никто не говорил, что они совершили подвиг. Нет, это была рутинная солдатская работа. Саша[51] так и сказал: «Отработали, немного устали, вот отдохнём чуток и завтра опять на работу».

Александр — значит Защитник. Они все Александры земли Русской. Храни их Господь!

Расстались с ним за Стрелечьем. Он уходил, прихрамывая и забросив за спину рюкзак. Отец короткими затяжками добивал сигарету. Вечерело. Прямо на озимые легли мины, вздыбив землю. Чёрное с зеленым. Война взяла в руки кисть. Господи, пусть у неё не хватит краски.

4

Бойцы под руки волокли сержанта В. к санитарной «таблетке», а Саня, командир разведвзвода, шкандылял сбоку и ворчал на своего «замка»[52]:

— Почему не дождался? Почему сам полез? А если бы…

Обошлось без «если бы». Старлей сломал ногу, когда неудачно спрыгнул с «брони» (думал, что порвал связки, потому даже санинструктору не сказал), и группу повёл «замок». Задание плёвое: выйти к селу, «прощупать атмосферу» и вернуться, поэтому сержант не стал дожидаться, пока бойцы ногу командира обколят и спеленают.

— Мы сами, командир, — замок улыбнулся и потёр ладони. — Ох и порезвимся без тебя.

Старлей застонал даже не от боли, а от слов своего безбашенного зама и бессилия что-либо изменить, поэтому погрозил кулаком, изобразив зверскую рожу:

— Только попробуй, проходимец, сгною. Зайди и выйди на мягких лапках.

Зашли, залегли, притаились напротив любопытного особнячка. «Крузак» и «элька»[53] появились после полудня. Припарковались возле ворот, один из вылезших из машины парней ушёл в дом, остальные разминались, курили, о чем-то переговаривались и громко смеялись. Были они в натовском камуфляже пиксельной расцветки и брониках, на рукавах голубой скотч, на груди и рукаве желто-голубые ленточки.

Сержант приказал взять их на мушку, но огня без команды не открывать, а сам