Все стеклянные створки были закрыты, за ними царил мрак, и понять, ждет ли ее на террасе Аса, было абсолютно невозможно. Трясущимися пальцами она отодвинула стеклянную створку, и на нее немедленно налетел порыв ветра, отбросив назад полы халата. За запястье ее схватила рука и рывком втянула на темную террасу.

Она готова была уже закричать, но другая рука закрыла ей рот.

– Ш-ш-ш! Это я.

Знакомый голос. Тело ее обмякло. Аса плавным движением закрыл стеклянную дверь и прошептал:

– Прости, что напугал тебя. Опасался, что кто-нибудь увидит.

Номи попыталась унять биение сердца, но этому мешали и ветер, и ночь, и близость его тела. Она отступила на шаг, и ей, наконец, удалось вздохнуть полной грудью.

– А что случится, Ваше Высочество, если нас схватят? – спросила она.

Ее глаза уже адаптировались к темноте, и она разглядела его лицо, обращенное к свету, льющемуся из коридора через стекло.

– Не знаю, – ответил он. – Никогда прежде я не бывал в подобной ситуации.

– Но, если человека всего лишь за чтение книги отослали на Гибельную Гору… – Голос ее сорвался.

– Нет-нет, Номи. – Он придвинулся к ней. – Обещаю, с тобой такого не случится.

Все скрываемые ею чувства – горе, разочарование, вина – готовы были выплеснуться наружу.

– Все неправильно. Я не должна быть здесь, а Серина там. Вообще все, все несправедливо.

– Ты права – несправедливо. – Аса, приобняв, отвел ее к перилам, подальше от мерцающего света, пробивавшегося сквозь стекло. – Все, что происходит в Виридии, – несправедливо.

– Так что же делать? Наверное, можно как-то повлиять на Верховного Правителя, чтобы он отпустил мою сестру? – Номи понимала, что цепляется за соломинку, но Серина страдала из-за нее, и для ее спасения следовало сделать все, что было в ее силах. – Возможно, если я признаюсь, что ту злосчастную книгу взяла я, и если я скажу, что умею читать… – Голос Номи сорвался.

Понимает ли он, что она ему исповедуется? Да, она хотела исповеди, она хотела бы, чтобы все знали, что ее сестра невиновна, что она вовсе не заслужила того наказания, которому ее подвергли.

Аса покачал головой.

– Абсолютно невозможно. Отец накажет вас обеих. Он и Малахия… – Номи почувствовала, что рука, сжимающая ее запястье, дрожит. – Малейшая попытка изменить его решение будет смертельной. Отец всегда отличался безжалостностью, но Малахия и того хуже… Он – раб своего настроения. Иной день он склонен к состраданию, а на следующий – сама ярость. Я боюсь даже представить, что произойдет, когда он станет Верховным Правителем. Опасаюсь, что его непредсказуемость ввергнет в бедствие всю Виридию.

Номи похолодела. Она вспомнила свой первый день здесь, вспомнила, как Малахия в гневе прижал ее к стене, а затем, двумя часами позже, выбрал Грацией. Непредсказуем, именно так. И она оказалась в полной власти человека с таким характером.

– И ничего нельзя сделать? – На глаза Номи навернулись слезы, вызванные страхом за судьбу Серины. И страхом за собственную судьбу тоже.

Аса крепче сжал ей руку.

– Сожалею, Номи. Хотелось бы мне, чтобы я обладал большей властью. В самом деле хотелось бы. Тогда мне бы многое удалось совершить. – Взгляд его изменился, будто бы обратился внутрь. – Но, по крайней мере, в моей власти сделать одно. – Его голос стал таким мягким, что Номи невольно приблизилась к нему. – Я могу помочь тебе бежать.

– Что? – Она затрепетала. – Зачем тебе это?

Аса провел растопыренной ладонью по волосам.

– Я знаю, Номи, что ты никогда не хотела стать Грацией, и тем не менее он выбрал тебя.

– Так зачем он меня выбрал?

Номи все еще не понимала. Малахия определенно не интересовался ею. Во всяком случае, не более, чем представленными ему претендентками, которые были красивее ее, хотели быть выбранными и были воспитаны, чтобы ублажать Наследника.

Аса очень долго не отвечал, и она уже было решила, что он ничего ей не скажет. Может, не хочет, а может, не знает, но, наконец, он мягко произнес:

– Полагаю, он намеревался наказать тебя. Ты не испугалась его, у тебя хватило духу сказать ему, где туалет, и он решил сломить твой дух, как многократно делал со своими лошадьми.

Сказанное Аса звучало чудовищно, но Номи его словам не удивилась. И в самом деле, Наследник был зол на нее, хотел ее покарать, а для Номи избрание Грацией и служение до конца дней своих ненавистному человеку было ужасным наказанием – хуже, чем заключение в тюрьму.

Аса ухватился обеими руками за перила и уставился в непроницаемую ночную тьму перед собой.

– Нельзя никого унижать, нельзя, чтобы люди чувствовали себя беспомощными. Ни ты, ни я, ни кто-то другой.

Номи никогда не слышала таких слов. Даже от Рензо.

– И куда мне бежать? – прошептала Номи.

– Куда угодно, куда пожелаешь.

Ее разум наотрез отказывался подсказать ей место, куда бы она пожелала отправиться.

Аса говорил о свободе.

– Не всегда здесь было так плохо, – проговорил он. – До Потопа…

До Потопа.

Номи затаила дыхание. Неужели книгу ей подбросил Аса? Спросить его она не осмеливалась, как не осмеливалась признаться в том, что умеет читать.

– А что было до Потопа? – спросила она, тщательно подбирая слова.

Он пожал плечами.

– Я только… думаю, что мы могли бы делать для процветания страны много больше, чем делаем сейчас. Если бы мой отец видел, в чем страна действительно нуждается, если бы нас вел провидец вместо лишенного милосердия старика или моего брата…

– А в чем, по-вашему, нуждается страна? Если бы вы были Наследником, что бы вы изменили?

Аса развернулся, облокотился о перила и тяжело вздохнул.

– Хочешь правды? Всей правды? Я бы отказался от института Граций. Я бы позволил женщинам читать. – Он взглянул на Номи, черты лица его сделались мягче. – Я бы освободил Серину.

Ответ его был обжигающе сладок, как горячий шоколад. Обольстительно сладок.

И очень, очень опасен.

Он, усмехнувшись, покачал головой.

– Однажды я заговорил об этом с отцом – пытался убедить его сделать Наследником меня, а не Малахию. Убеждал его, что буду лучшим правителем для Виридии, чем Малахия.

– Но убедить отца вам не удалось.

Аса печально улыбнулся.

– Ты права, не удалось.

– А мне бы хотелось, чтобы Наследником были именно вы, – мечтательно проговорила Номи, глядя вниз, на окаймленные серебристой пеной черные волны.

Аса едва слышно рассмеялся.