Фурд, когда смотрели на заморских трюкачей, развлекавших хозяев глотанием огня. От ненужных воспоминаний вдоль спины Лалы пробежал острый холодок, и она окончательно пришла в себя.

– Что ты делаешь в моей комнате без разрешения?

Мальчишеское выражение исчезло с лица Шурна. Он принял высокомерно-официальный вид и громко заявил:

– Сестра Лала, после завтрака ты обязана прибыть на заседание Совета и представиться. Отказ неприемлем.

– Откуда они знают, что я здесь? – меньше всего Лале хотелось сейчас представляться Совету.

– Я доложил.

– А нельзя было дать мне время отдохнуть, освоиться?

– Можно. Наверное. Но у меня почему-то не возникло такого желания.

Шурн поклонился преувеличенно вежливо и вышел.

– Ты это слышал? – повернулась Лала к ануку. Тот снова пытался уснуть, мостился на книге, как конюшенная собака на сене, сиял крошечными золотыми чешуйками и совершенно не интересовался миром. – Соня ты и лентяй. А этот брат мой, Шурн, вообще странный тип. Он больше на простолюдина похож, который из зависти украл красный плащ и притворяется Мастером Смерти. Надо бы за ним проследить. Я пока не уверена, но мне кажется…

Развить тему Лала не успела. Дверь распахнулась от глухого, но сильного стука. На пороге снова стоял Шурн. Стучал он ногой, потому что руки были заняты большим подносом. От запаха свежих лепешек с юговым маслом, мгновенно заполнившего весь мир, закружилась голова. Горы фруктов хватило бы на троих. Вместо вчерашнего кувшина с вином на подносе возвышался прозрачный графин причудливой формы. Боязливо косясь на спящего анука, Шурн прошел в комнату, оставил завтрак и вышел, обронив через плечо:

– Не пей ничего, кроме этой воды. Как будешь готова, я провожу тебя в купол Совета.

Обильный завтрак чуть было не усыпил ее повторно – сказалась странная ночь. И только мысль о Снеге удержала от неодолимого желания прилечь на полчасика.

Лала оставила несколько кусочков лепешки для дрома, тщательно заплела три сложные косы, глядя на свое отражение в кинжале, и уже открыла дверь, как раздался еле слышный шорох. Анук покинул свое книжное ложе и явно собирался вместе с ней выползти в свет.

– Нет, ты останешься здесь. Мало ли чего натворишь, ты опасный.

Анук не замедлял хода, и Лала чуть не прищемила его, захлопнув дверь перед самым змеиным носом. Змееныш высоко поднял узкую голову, и Лала замерла. Точно так же в ее ночном кошмаре готовился к нападению огромный Аш. Она вспомнила, как во сне сгорела изнутри от укуса анука, вспомнила свой, казалось бы, уничтоженный, но не исчезнувший страх перед змеями, чужой голос Мастера Шая, черную густую кровь мертвого Ростера и несколько своих смертей. Эта дикая мешанина чавкала у нее в памяти, пожирая все остальные чувства, обездвиживая и убивая снова и снова, потому что время остановилось. Нужно было сдвинуть его с мертвой точки. Вдохнуть, моргнуть, шевельнуться. Сделать хоть что-то. Спасти себя. Или кого-то другого. Живого и слабого.

Тик Ростер возник в памяти так естественно, будто они расстались вчера. Внимательные карие глаза смотрели на нее задорно и выжидающе. Совсем не таким был его взгляд, когда они прощались в Этоле. На сердце стало тепло, и Лала наконец смогла вдохнуть. Она села на корточки перед приготовившимся к нападению ануком, достала кинжал и строго сказала:

– Теперь тебя зовут Тик. Или мы дружим, или я тебя убиваю.

Анук смотрел ей в глаза. Зрачок в зрачок. Не моргая. Янтарь против рубина. Долго, очень долго, у Лалы занемели ноги. Но когда к ней стало подкрадываться желание просто махнуть кинжалом, анук зашевелился. Он аккуратно обвил ее правое запястье, превратившись в живой теплый браслет, и закрыл глаза. Лала облегченно засмеялась и вытянула руку, разглядывая свое бесценное и смертельно опасное украшение.

– Так нельзя идти к Совету! – В распахнутой двери стоял Шурн с перекосившимся лицом.

– Ты невозможен! Почему ты все время подсматриваешь, без позволения заходишь и вообще ведешь себя отвратительно? – Лала возмущенно встала.

Шурн не отрывал глаз от ее анука.

– Потому что каждый приходящий сюда думает, что он лучше всех. Полно вас, деревенских. Наберете шулартов в Пустыне и корчите великих мастеров Смерти! Терпеть вас не могу!

Лала недоуменно застыла. А Шурна словно прорвало. Он бросал ей в лицо совсем уж нелепые обвинения в попытке вытеснить урожденных шулайских мастеров, лишении работы и средств к безбедной уважаемой жизни, много еще чего. Все это время он смотрел только на анука, не моргая. А когда Лала вдруг пошевелила рукой и на запястье упал широкий рукав плаща, Шурну словно горло перерезали. Он булькнул и замолчал, ошалело вытаращив на нее мутные глаза.

– Что это было? – растерянно прошептал он.

– Ты не помнишь?

– Я открыл дверь, увидел, как твой анук обвивает тебе руку, и сказал, что нельзя с ним в Совет. А дальше… дальше не помню…

– Шурн, – Лала улыбнулась, – за что ты так не любишь всех приезжих мастеров?

– С чего ты взяла? – Он отвел глаза.

– Ты сам сказал.

– Не мог я такого сказать! Ты выдумываешь!

– Ладно, мне показалось, наверное. А я не могу без тебя добраться до купола Совета? Хочется попробовать найти путь без провожатых.

Лала подняла руку, чтобы накинуть капюшон, анук снова попался на глаза Шурну и тот резко вскрикнул:

– Нет! Не дождешься! Я и только я приведу тебя к Совету! Они обязаны считаться со мной! Я потребую повышения своего довольствия, а также заручусь поддержкой Первого Мастера. Ведь это я, я доложил, что женщина явилась в Шулай!

Оторопевшая Лала проследила мутный взгляд, повела рукой, и глаза Шурна последовали за ее живым браслетом несколько раз: вправо и влево. Под несмолкающие изобличительные речи. Теперь уже сознательно накрыв анука рукавом, Лала избавилась от словесного потока.

– Так почему мне самой нельзя пойти? – переспросила она, когда взгляд его стал снова ясным.

– Ну… ты можешь, конечно. Только ты не знаешь города, да и мне приятно будет проводить тебя, – улыбнулся он почти настоящей улыбкой.

– Анук будет со мной.

– Нет, это запрещено!

– Почему?

– Способности ануков плохо изучены. Все наши местные стражи вылупились из яиц в городе, а те, что из-за стены, совсем другие. У тебя даже не получится солгать, что он городской, потому что они тут все наперечет.

– И все же я попробую. Понимаешь ли, он не выпустил меня одну. И я боюсь ему перечить, – хитро улыбнулась Лала.

– Я предупредил, – хмуро ответил Шурн и направился к выходу.

– Ну что, Тик, будем знакомиться с Советом. – Лала посмотрела на руку, но анук спал, не ослабляя свой мягкой хватки.

– У него есть имя? – резко остановился Шурн.

– Конечно.

– Ты сама его нарекла?

– Да, а что?

– Имя анукам дает Совет.

– Никого рядом не было, так что пришлось самой придумать. И вообще, это моя змея, значит, мое имя.

Шурн вдруг рассмеялся. Смех был чистым, громким и почти что счастливым. Почти, потому что в нем не очень успешно прятались нотки злорадства:

– Клянусь Пустыней, у Совета только что появилась новая нежданная забота. Предвижу интересные времена!

Весь путь до купола Совета занял времени ровно