Она скрывала подробности о своей личной жизни, о коротких беспорядочных связях и разочарованиях. В каждом мужчине она видела лишь охотника за приданым, но никак не влюбленного. Она знала, что не слишком красива, но молодость и элегантность еще несколько лет смогут заменять красоту. И вообще, духом независимости она отпугивала многих молодых людей. Слишком свободная, слишком целеустремленная, слишком умная – полная противоположность образу женщины, который навязывал кинематограф.

– Мне бы не хотелось, чтобы Сирил был единственным сыном, – вдруг объявила она. – Избалованные дети вырастают такими эгоистами…

Они понимающе и весело взглянули друг на друга. Годы, проведенные во время войны в Валлонге, навсегда сплотили их. Сначала речь шла просто о шестерых беззаботных кузенах. Пока не погибла Бет. Тогда они превратились в пятерых обеспокоенных подростков, связанных переживаниями общих бед. Они были неделимы в желании защититься от мира взрослых, на который обрушились все эти смерти. Этот период научил их любви и уважению друг к другу и научил понимать друг друга без слов.

– Мари, я всегда на твоей стороне! Даниэль тоже, я уж не говорю про Алена! И даже Готье. Не его вина, что он любимчик Мадлен. Ведь это она его выбрала. В общем, я хочу сказать, что есть четверо людей, на которых ты можешь полностью положиться. Поняла?

До этого времени старшей была она, мальчики слушались ее, она судила их детские ссоры, навязывала им свою волю. А теперь, став молодыми мужчинами, они были готовы защищать ее. Это было трогательно, и она разволновалась. Подавшись вперед, Винсен покровительственно и уверенно смотрел на нее серыми глазами, и вдруг ее кольнуло удивительное сходство кузена с Шарлем. Даже его любовь к Магали сильно напоминала страсть Шарля к Юдифи. Сам того не замечая, он шел по стопам отца, он был верен себе, как будто по-другому жить не мог.

– Вы у меня четыре мушкетера! Это так хорошо! – улыбнулась она.

Она пыталась шутить, значит, ему удалось успокоить ее.

– Если захочешь родить Сирилу братика или сестренку, то крестным буду я. С Алена хватит! – решительно заявил он, придавая большой вес своим словам.

– Ну что же, ловлю тебя на слове. Это уже решено. Он, вздрогнув, посмотрел на нее: она была серьезна.

– Ты сама непредсказуемость, но все равно поздравляю тебя и повторяю требование.

– Согласна, Ваша честь.

Когда-нибудь Винсен будет носить этот высокий титул, и он улыбнулся. Он вдруг подумал, не для того ли Мари выбрала профессию адвоката, чтобы к ней обращались «мэтр». Она была способна на это, она была на все способна, ее очередная беременность – тому подтверждение, ведь об отце ребенка опять не будет речи. Мадлен позеленеет от злости, и даже сама Клара может не понять то, что для Мари не существует правил приличия. Но никто больше не будет пытаться пристроить ее замуж, это было ясно.

Валлонг, 1954

На кухонном столе, на видном месте, лежал конверт, предназначенный для Магали. Пунктуальный Жан-Реми в конце каждого месяца оставлял ей жалованье, и ей не приходилось напоминать ему об этом. Два раза в неделю она приходила на мельницу и с удовольствием работала у такого приятного хозяина, а такими были не все, далеко не все!

Она оттирала скипидаром заляпанный краской пол, но не прикасалась к картинам и мольберту; беспорядочно разбросанные рисунки она тоже не трогала.

Жан-Реми работал, а она тихонько поднималась на второй этаж, убиралась в спальне, маленьком кабинете, огромной ванной, гладила белье. Потом так же тихо спускалась на кухню и до блеска вычищала ее. Зачастую художник, просунувшись в дверь, просил подать чаю и непременно приглашал на чашечку Магали. Она очень ценила его галантность и то, что он общался с ней на равных, а не как со служанкой. Она часто благодарила его за это, но он только возводил глаза к небу.

Жан-Реми расспрашивал Магали о жизни, и девушка понемногу делилась с ним своими секретами. А художник интересовался, как идут дела с Винсеном.

Она убирала в кладовку щетку и половую тряпку и слышала, как он ставил на кухне чайник:

– В такую жару только чай может утолить жажду! Только безумные люди пьют ледяной оранжад. Магали, хотите попробовать моего пирога? Этот рецепт я привез из Англии…

С обезоруживающей улыбкой он протянул ей изящную фарфоровую тарелку с несколькими кусочками.

– Сядьте же, наконец, – потребовал он. – Вы и так сделали из моей кухни дворец!

Он знал, что больше всего Магали нравилось наводить порядок именно здесь, она любила расставлять в посудном шкафу медную утварь, хрусталь и изысканный фаянс. Мельница до мельчайших деталей была обставлена с тонким вкусом. Из каждой поездки Жан-Реми привозил драпировки, лампы, безделушки и для каждой вещицы находил идеальное место. Этим летом он много путешествовал по Европе, и Магали, пользуясь случаем, отмыла дом сверху донизу.

– Сегодня у меня будет ужасный вечер, – с легкой улыбкой сказал он. Через стол он протянул ей приглашение. Он трижды под разными предлогами отказывался от визита, но в четвертый раз отказываться было неприлично.

– Прием у мадам Морван? Вот повезло!

Эти слова сами вырвались, и Магали прикусила губу – Жан-Реми засмеялся.

– Когда вы станете членом их семьи, я буду ходить туда с большей охотой. Пока же, если хотите, могу передать Винсену записочку…

Он был настолько мил, что даже не смутил ее, но она, покачав головой, отказалась. С Винсеном они виделись почти каждый день: иногда, если это было днем, устраивали пикники, по вечерам – романтические прогулки. Он клятвенно заверял, что поговорит с отцом до конца каникул, и она с тревогой ждала результатов этого разговора. Насколько ей было известно, Шарль Морван-Мейер был опасным человеком. А тетушка Одетта еще больше нагоняла на нее страх. «Никогда он не позволит своему сыну жениться на такой девушке, как ты. О чем ты думаешь? Проснись! Когда он все узнает, вам обоим достанется. Парню он устроит взбучку, а тебя оставит на закуску!»

Магали знала, что Одетта права, но все равно надеялась. Винсен клятвенно обещал, что найдет решение, он не хочет еще целый год прожить без нее, не хочет, чтобы она работала служанкой. Она терпеливо ждала и разумом понимала, что надо дорожить тем, что имеешь.

– Пойду переодеваться, спасибо за чай, – вставая, сказал Жан-Реми.

У него была привычка благодарить ее, даже если он все сделал сам. Они обменялись привычным рукопожатием, и он вышел из кухни. К девушке художник относился очень хорошо, да и быть с ней приветливым не составляло труда. Поначалу он находил ее просто красивой, честной, но с хитринкой, потом начал жалеть: ведь впереди ее наверняка ждало столько неприятностей. Только юная невинная девушка, как она, может думать, будто Морваны примут ее с распростертыми объятиями. А пока, слушая ее рассказы о Винсене, Жан-Реми думал об Алене.