нас в надежде, что кризис минует. Лечащий врач из Кремлевки честно приезжал по два раза в день и убеждал Суслова в необходимости госпитализации. За идею старался. Видать, сильно его мотивировали. Я все эти выступления слушал из соседней комнаты, куда уходил, когда с охраны звонили о надвигающейся угрозе. И арсенал был спрятан там. Одно только и счастье, что конструктивных идей кремлевского здравоохранения не хватало для контроля дырок от инъекций на ягодицах. Кому такое кажется слишком фантастическим, тот в отечественной медицине не работал. Как-то одного моего знакомого позвали на разборки по жалобе в здравнадзор. Привезли и пациента, семилетнего мальчика с умственной отсталостью. Вот уважаемая комиссия дала указание продемонстрировать жопку и в четыре пары глаз считали дырочки, выясняли, все ли лекарства ввели в мышцу. Хотя Михаил Андреевич такую инициативу, наверное, вряд ли приветствовал бы. Впрочем, каждый раз Суслов каркал свое категорическое «нет», а дня через три и вовсе пригрозил, что отправит назойливого специалиста в Биробиджан.

Сейчас, спустя неделю после начала курса лечения, можно осторожно сказать, что вроде как дело идет к выздоровлению. Я бы с радостью воспринял известие о своем отстранении, но фиг там. Изгнаны были почти все, а я остался. А у меня, кстати, дома невеста и кот. Не знаю даже, кто из них первым меня забудет, потому что я заезжал туда только переодеться. Хотя сегодня, пожалуй, поеду к себе. Завтра Суслова пусть везут в больницу, делают повторно рентген и анализы, посмотрим, на каком мы свете.

* * *

После моего сидения на даче Михаила Андреевича образовалась проблемка с кафедрой научного коммунизма. Без этой науки, как известно, ни один человек в нашей стране специалистом с высшим образованием стать не может. Хоть инженером-гидрологом, хоть авиастроителем, а уж врачом – тем более. Беда была в том, что ректор на них влияние имел, но очень опосредованное. Только эти деятели могли наплевать на план подготовки специалистов. Мне кажется, дорогая Оксана Гавриловна задействовала связи из резерва.

Собственно, узнал я о проблеме, когда вернулся домой. Аня, как опытный секретарь, доложила, что звонили из деканата и велели прямо завтра с утра не мешкая идти и рассказывать, каким таким образом студент Панов манкирует самой главной в своей жизни наукой.

– Фигня, – отмахнулся я. – два года всего, и вернусь. В красивой форме, стильных черных ботинках. Альбом дембельский заведу, наклею туда фото кирзачей и автомата. И твое, в разделе «Они нас ждут». Придется сфотографироваться с обнаженной грудью, чтобы я не забыл твои очаровательные формы.

– Я тебя, Панов, ждать не буду, – заявила в ответ невеста. – Сразу пущусь в загул. Вон, твоя Шишкина не долго плакала.

– Она, во-первых, не моя. Во-вторых, ее лотерейный билет дал сбой, у Борисыча в ЦКБ проблемки начались.

– Что, не лечатся золотые детки от запоев?

– Не лечатся. Пытались тут собрать группу анонимных алкоголиков – ржут в глаза.

– А с Труновым что?

– Не вся цэкашная элитка ценит хамство в глаза. Выговор ему дали и предупредили, что на вакансию начальника наркологии – много желающих.

Последнее мне рассказал Крестовоздвиженский, который и сам метил на эту должность. Опыт работы есть, передовое исследование по алкоголикам ведется, плюс есть кому словечко замолвить. Я сделал себе зарубку в памяти расстараться и достать для врача чистые партии МДМА и псилоцибина.

– Да… Как говорила приемщица в химчистке «Москва слезам не верит» – своего мужика надо растить самой.

– Ага, – покивал я. – Чтобы генеральшей стать, надо замуж за лейтенанта выйти, да по гарнизонам с ним помотаться…

– Я сразу лауреатшей стану, – засмеялась Аня. – Тебе когда Нобелевку дадут?

– Когда за тему хеликобактер плотно западные фармкомпании возьмутся. Им надо будет продавать лекарства, тесты… Вот и дадут рекламу болезни и бактерии через Нобелевскую премию. Большой рынок и большой куш. Но члены королевской академии консервативны. Лет через десять, не раньше.

– Везде упадок, цинизм и голый меркантилизм. Иди, лауреат, чисти картошку к ужину.

Вот так всегда и происходит. С небес на землю.

Пока чистил клубни, задумался о ситуации. Соломки надо было постелить, тут вопросов нет. Что-то я последнее время сильно воспарил.

Подошел, слегка пошатываясь, Кузьма, ткнулся в голень. Сейчас на него уже хоть без слез смотреть можно. Со слов Ани, сегодня даже поел нормально. Ухо, конечно, теперь совершенно бандитское у него. На носу уже начал формироваться шрам, а глаз поблескивал из-под отека. Обошелся малой кровью, короче. Жаль, что битва за дерево проиграна, но ведь не всё в жизни дается легко.

На следующий день утром я поехал проведать болящего, но застал только отъезд «скорой», увозившей Суслова на обследование. Мой коллега по круглосуточным посиделкам сообщил, что утром дед уже встал и самостоятельно дошел до сортира. Молодец, что и говорить. Теперь бы на санаторно-курортное лечение в соляные шахты, самое оно для болезней органов дыхания.

– А ты что примчался? – спросил Юрий Геннадьевич. – Я ждал ближе к обеду, на обследования посмотреть.

– Да проблема у меня. По вашей части, кстати.

– Говорил же, осторожнее с языком! Опять анонимку написали?

– Хуже. Кафедра научного коммунизма копает под меня. Мол, пропуски важных занятий. В деканат нажаловались. А я предлагал: давайте уволюсь со «скорой», времени свободного будет больше.

– Не надо привлекать внимание к себе. Работай, будто и не было ничего. Сам видишь, Михаил Андреевич на поправку пошел. Ладно, попей чаю пока. Сейчас решим твой вопрос.

Из соседней комнаты послышался голос Юрия Геннадьевича, упоминавшего мою фамилию и название института. Кому-то ценные указания давал, не иначе. Вернулся минут через пять, допил из своей кружки успевший остыть чай одним глотком и сказал:

– Это службишка, не служба. Езжай спокойно в свой институт, претензий к тебе нет. Если что, говори, что работал с отделом пропаганды ЦК, большего им знать не положено.

– Выдали бы мне грозную бумагу, чтобы не трогал никто.

– Ага, «то, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказанию и для блага государства», – устало улыбнулся Юрий Геннадьевич. – Сиди тихо, и будет всё хорошо. Вы, молодые, не понимаете, что пропуск в двухсотую секцию – ерунда сущая. И удостоверение помощника члена Политбюро из той же оперы. Рано или поздно возникнет соблазн применить где не надо. И тем самым выдать себя. Поверь, сожрут и не поморщатся. Всё, я пойду отдохну немного.

В институт я попал, конечно, не с самого утра, здраво рассудив, что все руководители туда придут еще не скоро, а пока занимаются своими основными обязанностями. Но я не в деканат пошел, а к самим научным коммунистам. Лучше решить проблему на месте.

В преподской сидел как раз тот, кто нужен,