Таким, как сейчас, он себе не очень-то нравился. И понимал, что еще долго не будет нравиться. Но тем не менее он достаточно любил себя, чтобы не воспринимать жизнь обузой.

Сидя на высоком стуле у одного из двух центральных островков на кухне, предпочитая обедать при свете лампочки вытяжки над плитой, он поел халлоуми[30], крекеров, черных оливок, несколько ломтиков суджука. Закончил грушей и пригоршней чищеных фисташек.

Подумал о том, что в грядущие недели и месяцы ему придется есть одному чаще, чем хотелось бы.

Ознакомившись с инструкциями каждого из пяти препаратов, полученных от доктора Хобба, принял все положенные таблетки.

Позже, наверху в спальне, вставил мобильник экстренной связи в зарядное устройство, а его поставил на прикроватную тумбочку, у самой кровати, чтобы дотянуться до него в любом состоянии.

Как и во все последние ночи, не стал гасить лампу на прикроватной тумбочке, потому что, просыпаясь в темноте, он теперь чувствовал, будто приходит в себя в гробу, после того как его похоронили живым и воздуха оставалось совсем на чуть-чуть.

Лежа в кровати, под старый вестерн («Искатели» с Джоном Уэйном), Райан анализировал решения, принятые в этот день, и чувствовал, что все сделал правильно.

Он очень верил в своего нового кардиолога, хотя даже Хобб не смог объяснить причину мягкого, но настойчивого постукивания, которое время от времени возникало в теле Райана. Впрочем, врач решительно отмел предположение, что постукивание как-то связано с протоком крови через сердечную мышцу, измененную кардиомиопатией.

Хобб высказался в том смысле, что это постукивание может свидетельствовать о какой-то ушной болезни. Райан заверил доктора, что обязательно обратится к отоларингологу, но остался при своем мнении: источник постукивания находился не в ушах, одном или втором, а в груди.

Он не очень-то следил за приключениями Джона Уэйна, оказавшегося на Западе после окончания Гражданской войны, потому что лежал и ждал, когда же вновь начнется постукивание.

Время шло, фильм подошел к концу, волны усталости подталкивали Райана ко сну, и мелькнула мысль, что постукивания больше не будет: он уже ответил на него, открыл дверь.

Он не знал, что хотел этим сказать. Мысль эта с трудом пробила себе дорогу, потому что мозг наполовину погрузился в реку сна.

И Райан заснул.

* * *

Во сне вокруг него материализовался знакомый ландшафт, впервые за несколько месяцев. Сон вернул его в одно из тех мест, которые регулярно снились ему в сентябре.

Вначале он ощутил только пустоту. Бездонную, ужасающую.

Потом пустота сменилась водой, невидимой без света, бесшумной, не теплой и не холодной. Он ее скорее предугадывал, чем чувствовал.

Поднялся ветер, таинственный ветер, что-то бормочущий, в ветре возник свет (бледное марево луны сквозь насыщенный пылью воздух), под которым поблескивала рябь, но само озеро оставалось черным.

Ветер, так и на набравший силу, стих окончательно. Земля сформировала периметр озера, не плодородная почва, а черные скалы, из скал росли худосочные, бесцветные, как тени, деревья.

Как и прежде, он стоял на этих скалах, но в одном сон изменился: у него появилась компания.

На дальнем берегу Райан разглядел человеческую фигуру. Темную, но выделяющуюся на черном фоне у нее за спиной.

Фигура медленно двинулась по берегу, огибая озеро. Райан предполагал, что это, должно быть, Саманта, хотя с такого расстояния совсем не видел лица, а тело скрывал длинный плащ.

Она бы позвала его, как и он – ее. Но в этом месте воздух не разносил голосов.

Он направился ей навстречу, но сделал лишь несколько шагов по скользящим под ногами камням, прежде чем ему на плечо легла рука, останавливая его. Даже в сумраке он узнал стоящего рядом Уильяма Холдена.

– Это не она, приятель, – услышал Райан голос так давно умершего актера, звезды «Сабрины», «Моста через реку Квай» и многих других фильмов, обладателя премии «Оскар» за роль в фильме «Концлагерь-17».

Райана не удивило, что Холден, в отличие от него, может говорить в этом мире. Правила, по которым живут обыкновенные люди, не распространяются на кинозвезд.

Страдание отражалось на красивом лице актера, словно он играл в фильмах «Дикая банда» и «Телесеть».

– Послушай, приятель, я любил выпить. Однажды в Европе сел за руль нетрезвым, убил пешехода.

Даже если бы Райан мог говорить, едва ли он нашелся бы с ответом на признание актера.

Женщина находилась еще далеко, медленно сокращала разделявшее их расстояние.

– Не дури, Дотком. Это не она. Ты пойдешь со мной.

И Райан последовал за Холденом, уходя от приближающейся фигуры. Всю долгую ночь они шли вокруг озера, точно так же, как в кино могли бы уходить от индийских повстанцев или немецких солдат, и Райан подумал, что ему надо бы похвалить актера за блестящую игру в фильме «Бульвар Сансет» или попросить автограф, но ничего не смог сказать, да и Холден более не произнес ни слова.

С приближением рождественских каникул и во время них Райан находил все новые причины, чтобы снизить до минимума число вечеров, которые делил с Самантой. Проводил в ее компании ровно столько времени, чтобы у Саманты не зародилось подозрение, будто он старается ее избегать.

Любил ее еще более страстно, чем прежде, ему хотелось быть с ней. Но она так хорошо его знала, вот он и боялся, что совершенно невинная фраза или выражение лица подскажет ей, что он тайком поменял кардиолога, ушел от Гапты к Хоббу.

Он не хотел с ней спорить, но еще больше, чем спор, его страшила реакция Саманты. Узнав, что он сделал, она бы осудила его. А ему, как розе – дождя, требовалось ее одобрение.

Райан отказывался от предыдущих договоренностей, ссылаясь не только на свою болезнь, но и на побочные эффекты лекарств, которые принимал: тошноту, головокружение, бессонницу, резкие перемены настроения. Иной раз так оно и было.

А когда они все-таки встречались, он старался очаровать, ублажить, развлечь ее, старался, чтобы она видела в нем скорее Доткома, чем Моргунчика, без малейшего намека на то, что он прилагает хоть какие-то усилия, чтобы так себя вести. С нею притворство давалось ему легче, чем с кем бы то ни было, потому что он всегда стремился показать себя с самой лучшей стороны, доставить ей радость, то есть и до того, как появились у него тайны.

После того как в сентябре Райану выставили диагноз, его болезнь ударила и по Саманте. Конечно, в психологическом плане ей пришлось заплатить меньшую цену, чем ему, но все же достаточно серьезную, потому что его болезнь отнимала у нее время и эмоции, необходимые для писательства. Ее роман забуксовал. Нет, она вроде бы продолжала работу, но словно стояла на высоком обрыве и никак не могла добраться до протекающего внизу творческого ручейка.