Это совокупление на заре стало для него высоким приливом, лучшей волной, которую ему удалось покорить, и, такой уж у Райана был характер, он, конечно же, представлял себе, что в новой жизни с новым сердцем его ждет то же самое, а не кошмар, ужас, душевная боль и утрата.

Шторм.

Райан прошел психологический тест, и его фамилию добавили в основной список Объединенной сети использования органов.

После получения точного диагноза – кардиомиопатия – и разговора начистоту с Самантой Райан перестал видеть сны, которые мучили его ранее. Город на морском дне, озеро с черной водой, дворец с нежитью более ему не снились.

Не видел он и других снов. Спал хорошо каждую ночь, просыпался отдохнувшим или достаточно отдохнувшим.

Если находился один, более не слышал постукивания в окна, двери, доносившегося из сливных труб в ванной, из плазменного телевизора… требующего его внимания.

Ощущение, что за ним следят, что вокруг него плетется паутина заговора, улетучилось вместе с фантомным постукиванием. Свежий воздух ворвался в его жизнь, очистил голову от миазмов безрассудства. Он словно излечился от аллергии на пыльцу какого-то цветущего растения.

И дежавю Райан уже не испытывал. Чего там, подозревал, что, возвратись он в Денвер и найди тот маленький парк, примыкающая церковь не произвела бы на него никакого впечатления.

Что же касается распятия над алтарем церкви Святой Джеммы, которое оказалось точно таким, как Райан себе его и представлял…

За свою сознательную жизнь ему доводилось бывать в католических церквях, на свадьбах и похоронах. Он не помнил ни один из алтарей, но полагал, что распятие в одной католической церкви очень уж похоже на распятие в другой. Единообразие могло даже являться необходимым условием. Вот он и знал, что увидит в церкви Святой Джеммы, по очень простой причине: видел такое же распятие (или очень похожее) то ли на свадьбе, то ли на похоронах.

Райан полагал, что спокойствием и ясностью ума, которые изгнали его паранойю, он обязан прописанным доктором Гаптой лекарствам, включая мочегонное, предотвращающее развитие сердечной недостаточности, и антиаритмический препарат, обеспечивающий равномерность сердцебиения. Теперь его кровь лучше насыщалась кислородом, а токсины, которые ранее накапливались, более эффективно выводились из организма.

Вопреки здравому смыслу, он боялся, что коварный отравитель, современный Медичи, находится среди слуг. Но, ирония судьбы, единственным отравителем было его собственное сердце, сбои в работе которого туманили мозг и приводили к безрассудным поступкам.

В октябре и ноябре выяснилось, что главный враг Райана – нетерпение. По мере того как другие получали сердца для трансплантации или умирали, он продвигался вверх по списку, но недостаточно быстро.

Ни на секунду не забывал, что Самар Гапта отвел ему максимум год. И шестая часть этого года уже миновала.

Слыша в новостях истории об автомобильных авариях, Райан гадал, а подписали ли жертвы разрешение на использование их органов, когда получали водительские удостоверения. И зная, как много людей такого разрешения не подписывало, не раз и не два разражался злобной тирадой. Причем злился он на них совершенно напрасно: все годы, прожитые в добром здравии, у него не возникало и мысли подписать подобное разрешение.

Зато теперь он образумился, и через адвоката оформил разрешение на использование всех органов, которые врачи сочтут здоровыми, если он не дождется донорского сердца или умрет при его пересадке.

* * *

К декабрю доктор Гапта скорректировал дозу назначенных Райану лекарств и добавил два препарата, препятствующих возвращению страхов и компенсирующих упадок сил.

Кардиолог использовал заумные медицинские термины, чтобы не произносить такие слова, как ухудшение. Но Райан не сомневался, что его состояние ухудшается.

Правда, самочувствие его, по сравнению с сентябрем, практически оставалось прежним, разве что он быстрее уставал и спал дольше, чем раньше.

Глядя в зеркало, он замечал только мелкие изменения. Скажем, легкую одутловатость. Иногда на щеках загорался нездоровый румянец. Или под глазами кожа становилась бледной, с сероватым отливом.

Райана нервировало не только медленное продвижение к вершине списка, но и Саманта. Иногда она испытывала его терпение.

Прежде всего, он полагал, что она слишком уж доверяет организации, которая вела список и выбирала получателей донорских органов.

Если бы Райан строил бизнес на таких вот произвольных допущениях и терпел бюрократическую инерцию, какой отличалась эта медицинская организация, он бы никогда не разбогател. Поскольку речь шла о человеческих жизнях, он полагал, что эти «привратники» должны работать с большей эффективностью, чем работал он, строя свою социальную сеть в Интернете.

Саманта достаточно быстро обрывала его жалобы напоминанием, что он обещал расслабиться на весь период ожидания. Дал слово не пытаться взять под контроль то, что контролировать не мог, позволить всему идти своим чередом.

– Дотком, ты меня тревожишь, – теперь говорила она ему. – Эта возбужденность, эти вспышки злости. Пользы от этого никакой. Ты только накручиваешь себя.

* * *

Неделю за неделей Райан разрабатывал экзотические стратегии выживания, выискивал способы лечения, которые могла предложить ему альтернативная медицина, заменяя традиционные кардиологические методы, от редких субстанций, получаемых из спор папоротников тропических лесов, до экстрасенсорики.

С сочувствием, здравомыслием, юмором Саманта давала оценку каждому из способов лечения, которые вызывали его особенный интерес. И хотя он признавал правоту Саманты, ее суховатый юмор иной раз воспринимался им как холодный сарказм, здравомыслие – пессимизм, а сочувствие он находил неискренним.

Райан заподозрил, что его плохое настроение и приступы вспыльчивости вызваны лекарствами. Обзор побочных эффектов каждого препарата подтвердил его догадку.

– Извини, Саманта, – частенько говорил он. – Это все чертовы снадобья. Я от них сам не свой. Скоро у меня вырастут волосы на ладонях и я начну выть на луну.

Он знал, что ей с ним тяжело, а работа над романом практически остановилась. Принял меры к тому, чтобы она могла больше времени уделять себе, хотя она протестовала, говоря, что будет с ним целыми днями, каждый день, пока он полностью не восстановится, получив новое сердце.

* * *

12 декабря они обедали в ресторане, где белые скатерти, лиможский фарфор, хрусталь и официанты в белых смокингах создавали атмосферу чинности и благолепия.

Ресторан выгодно отличался от других дорогих заведений Ньюпорт-Бич, где вроде бы заботились о стиле, но обслуживали по большей части одиночек, которые находили себе пару в баре. Здесь основу клиентуры составляли пары, постарше возрастом, более спокойные, которые уже родились богатыми, вот и держались и одевались в соответствии со своим статусом.