Югина я начал читать ещё в метро. Его моложавое розовое лицо, украшенное аккуратно стриженной бородкой, красующееся на задней обложке, не говорило о его владельце ничего. Это лицо мог иметь как какой-нибудь академик, ведущий здоровый образ жизни, так и карточный шулер, раздевающий вас на длинном перегоне между двумя городами. И, кстати, поминутно при этом извиняющийся.

Незаметно для себя я перешёл к тексту и, прочтя несколько страниц, поймал себя на том, что читаю невнимательно. Завязка повести больше напоминала экскурсию. Автор знакомил меня с Инженерным замком, прозрачно и часто намекая на то, что в залах замка по задумке автора поселятся призраки и привидения. К пятой или шестой странице так и случилось, а привидения оказались кровожадными и не изысканными. Более того – с претензией на дурновкусие. Уборщица тётя Маша (!!!) была найдена мёртвой… Выбирая из двух имён, типичных для уборщиц, набивших оскомину имён – тётя Маша и Клавдия Петровна, – Югин выбрал тётю Машу. Решив, очевидно, что Клавдиями Петровнами зовут иногда также сельских учительниц… Тётя Маша, в общем, была беспроигрышна, тогда как само произведение, с которым я знакомился по мере прочтения, скорее безвыигрышно. Дутые, формальные герои – молодой милиционер Павел, пользующий по вечерам слабое пиво, и проститутка Наташа, непонятно как очутившаяся в Инженерном замке и являющаяся свидетелем преступления.

Переходя в метро на другую ветку, я пялился в книгу, которую держал двумя руками, и фига, мне оттуда грозящая, приобретала вполне ощутимые пропорции и размеры.

Неожиданно для себя я увлёкся. Претенциозность, ловко скрещённая с лёгким жанром, заставляет поглощать даже безвкусные, как галеты, предложения. Претенциозность хитро подменяет интеллект. Лёгкий жанр скрывает литературное бессилие. Вялый секс подразумевает под собой чувственность. Интрига напоминает клячу, готовую вот-вот завалиться на бок, но в последний момент автор подставляет интриге своё плечо-перо, и интрига ковыляет дальше. Хотя интригам плохо живётся в псевдоинтеллектуальном болоте.

Артём был прав. Его время стоило дороже этой книжки, и он не считал нужным тратить это время попусту. Только одна мысль удерживала меня от того, чтобы, выходя из подземки, опустить книгу в урну: цена моих рассказов была так же невелика, и мне стоило поучиться на чужих ошибках. Хотя ошибка становится именно ошибкой после того, как её признали… Судя по толстому переплёту и цветной обложке – нет, не признали…

Дутый писатель пришёл в дутой многоцветной куртке. Площадка причёски и бородка, как и на фото, выдавали внимательное отношение к внешности. Я двинулся в его сторону, когда он только сошёл с эскалатора. Назвал его по имени, пожал маленькую, мягкую ладонь. Писатель спешил. Или делал вид, что спешил. Сунул распечатанные мною листы в кожаный портфель с длинной лямкой через плечо. Сказал:

– Ого! Какой вы…

– Длинный? – подсказал ему я.

– Высокий, – уточнил он, и я улыбнулся.

– Позвоните через недельку, – его речь была лёгкой и мягкой, как и его проза, если эти эпитеты можно употреблять с негативным оттенком.

– Да…

Мы буднично попрощались. Первая встреча с настоящим писателем омрачилась его несостоятельностью. И всё же я на него рассчитывал. Не так важно, от какого продавца билетов ты получаешь путёвку в жизнь, казалось мне. Тем более что пока на эту путевку я не очень-то и рассчитывал.

Я чувствовал себя немного обманутым. Как девушка, пришедшая на первое свидание с красивым и перспективным поклонником. Он преподносит ей объёмный букет, говорит приятности, мимоходом упоминая о том, что он – импотент. И независимо от приятностей и их количества интерес к жениху падает.

Я не стал спускаться в метро, вышел на улицу и неторопливой походкой двинулся по направлению к Невскому. По отношению к оттаявшему и даже немного тёплому городу нырять в метро при наличии свободного времени показалось мне кощунством.

Зайдя в книжный магазин на Загородном проспекте, я спросил Андрея Белого. Нет, Белого не оказалось…

В моей комнате, выходящей цветочным балкончиком на перекрёсток, горел свет. Вариантов могло быть два: или я не выключил его, уходя, либо в квартире меня поджидал Паша. Хотя за этот месяц он заходил раза три, предварительно позвонив вечером.

Первый вариант маловероятен. Этому я обязан капле немецкой крови. Второй вариант – непонятен…

Я открыл входную дверь, как обычно, разделся и разулся в коридоре. Из комнаты не доносилось ни звука. Я вошёл. Сперва мне показалось, что человек на моей постели мёртв. Потом, почувствовав запах рвоты и перегара одновременно, я понял, что всё немного хуже.

– Паша… – я потряс его за плечо. Паша лежал в ботинках и куртке. Возле его головы, розового цвета, виднелось пятно. Не пятно – впитавшаяся лужа рвоты.

Он резко открыл глаза.

– А? – он испуганно выдохнул мне в лицо парами алкоголя. Узнав меня, с облегчением произнёс:

– Серый…

Спал он, вероятно, долго, так как не выветрившийся изо рта алкоголь выветрился из его головы.

Я долго не знал, что ему сказать. Кто, в конце концов, всё это будет стирать? И почему вообще так? Это мною оплаченная квартира, и я не хочу в этой квартире непрошеных гостей.

– Серый, у тебя что-нибудь есть?… – он повернулся, уткнувшись лицом прямо в пятно. – Ой, я наблевал… О-о…

Я молча достал недопитый коньяк. Плеснул в чашку из-под кофе, стоящую на столе.

– Серый, извини…

Лёжа, он вцепился в чашку и, приподнявшись, влил в себя коньяк. Сморщившись, закашлялся.

– Погоди, приживётся… – процедил мне сквозь желудочные спазмы.

Когда стенки желудка впитали-таки алкоголь, Паша принялся объяснять:

– Серый, извини ради бога… С Настькой поцапались. Иди, говорит, к себе домой. Я говорю – там ты. А меня, отвечает, не гребёт…

– Куда не гребёт? – с язвинкой поинтересовался я.

– Ну ты понял… Я пойду… – он шумно поднялся, распространяя вокруг себя разнообразные и неприятные запахи.

– Иди умойся, – посоветовал я ему. Коньяком я угостил его зря – коньяк взбудоражил старые дрожжи, и Паша опять стал несколько… невнимателен к своим поступкам.

Я слышал, как он долго сморкался в ванной, потом появился в дверях в мокрой куртке и с мокрыми волосами:

– Ну пока, Серый. Извини…

Хлопнула дверь. Я не проронил ни звука. Мне казалось непонятным, почему поругался с женой он, а его блевотину от своей подушки должен был отмывать я. И проветривать квартиру тоже.

Я закурил, чтобы как-то осознать происшедшее. Закурив, понял: осознавать ничего не надо. Надо стирать…

Я сгрёб с постели испачканные вещи, снёс неприятно пахнущий ком в ванную. Залил водой, добавив добрую порцию стирального порошка. Взболтал всё это рукой до тех пор, пока вода не запузырилась. Тщательно вымыл в раковине скользкие от порошка руки. Вернулся к себе.