– Как человека я его не понял…

Артём хмыкнул:

– Как про писателя – не спрашиваю.

Помолчали. Кодекс чести мужчины не позволял мне расспрашивать Артёма о цели путешествия.

– Я тебя взял для того, чтобы ты посмотрел на бессмыслицу.

– В каком смысле?

– А бессмыслица имеет смысл? – поймал он меня. – Придут люди. Так? Среди них будет много красивых баб. Будут лакать бесплатные дринки! Восхищаться и хлопать непонятно чему, так как я не видел ещё человека, готового носить меховые трусы и лифчики.

– Так зачем мы туда идём? – следуя его логике, идти туда было и вовсе незачем.

– А затем, что за пару часов работы у меня будет некоторое количество хрустящих бумажек с портретами американских президентов. И довольно приятное количество.

– Аргумент! – заметил я.

– Ещё какой! – подтвердил он, закуривая коричневую сигарету.

– На, – протянул он мне вдруг пачку таких же. – И выкини свой «Космос», чтобы я его не видел, – потом смягчился: – Соответствовать надо. Да.

– Зачем? – изумился я. Раз уж мы идём смотреть на бессмыслицу…

– А затем, чтобы на тебя не пялились, как на инопланетянина… Хотя у нас с тобой разные цели. Ты, например, можешь пялиться на баб без надежды на их благосклонность. Пить, пока дринки не кончатся…

– А ты? – почти обиделся я за «благосклонность».

– Видишь ли, писатель: я не изменяю жене, на стриптизы и прочие – только по работе. Дринк я могу себе позволить и дома. Я могу вообще туда не ходить – и написать отличную статейку. Но! Меня должны там видеть. Да и из журнала фотограф будет. А за баб ты надулся зря – не те там бабы, писатель Сергей.

Я промолчал, впитывая информацию.

– Ты не думай, что мне всё это было неинтересно. Было! И стриптизы, и бабы… Только Олька мне – не баба! Олька – мать моего сына, жена моя, и я хочу её уважать. А стриптиз – я его несколько раз с изнанки видел. И охладел.

Я не стал выспрашивать Артёма, информации, дошедшей до меня, и так было слишком много. И я приумолк, потому как был об Артёме немного иного мнения. В сущности, он признался в любви к своей жене. Я же, пусть только с мыслями своими, автоматически превращался в скотину. Самое странное – это меня подзадоривало!

Мы прошли Конюшенные, пересекли Мойку. Прошли по Невскому ещё дальше…

– А где ресторан? – спросил я, понимая, что дальше уже – Эрмитаж и Адмиралтейство.

– Да в арке!

И сворачивая на Дворцовую, прямо в знаменитой арке я увидел стеклянные двери. Несколько метров брусчатки перед входом были заставлены стеклянными чашечками с горящими в них свечами. Как бы обозначая проход.

– Держи, Серёга… – Птицын протянул мне картонный билетик с рекламой ресторана.

Предъявив проходки, миновав вежливых охранников – белая рубашка, чёрный костюм, – мы оказались внутри. В тесном помещении было накурено. Ходили какие-то успешные люди. Потом я огляделся и понял, что помещение – лишь бар, сам ресторан находился по обе стороны входа. Много небольших комнаток, соединённых галереей. В баре без всякого присмотра стояли подносы с вожделенными напитками. Напитков было всего два – ярко-зелёный и такого же фантастического оттенка красный. Артём указал глазами на подносы и, произнеся: «Подожди меня здесь…» – куда-то устранился.

Я неуверенно, почти оглядываясь, взял бокал с зелёным. Окрика не последовало. Тогда я взял ещё и красный. Отошёл к столику. Сел, пододвигая к себе чистую пепельницу. Внутри неё ещё блестели капли воды.

Я расположился лицом ко входу, мне было интересно посмотреть на прибывающий люд.

Я встречал их по одёжке, будучи уверен, что провожать их мне не придётся. Публика напоминала публику театральную. Вечерние платья, хорошие костюмы. Правда, о качестве костюмов я мог судить только по степени их отглаженности. Среди прочих я заметил очень мыльного актера Степанцова с густо накрашенной дылдой раза в два младше его. Выше тоже. Он, Степанцов, очень вокруг неё суетился, и когда она достала из сумочки сигареты, он бросился искать для неё зажигалку.

Я уловил его жест и молча передвинул по столу мою китайскую в направлении его.

– Спасибо, – испуганный Степанцов сгрёб зажигалку в ладонь. Вблизи он оказался плохо выбритым и усталым. Для таких вот дылд, вероятно, он был уже староват.

Напитки – и зелёный, и красный – очень подходили к ресторанной атмосфере. Оба – приторно сладкие и ни на что не похожие. После бокала красного я чуть раскраснелся и подумал о том, стоит ли пить зелёный.

Меня отыскал Артём. С ним был ещё один парень, маленький и полный. На его животе лежал фотоаппарат, и парень то и дело вертел туда-сюда объектив, при этом не поднося фотоаппарат к глазам.

– Это Семён, – музыка стала громче, и Артёму приходилось напрягать голос, – это фотограф…

Я кивнул.

В это время музыка прервалась и мягкий и коварный, как и местные напитки, женский голос потёк из динамиков:

– Дамы и господа! Вас приветствует ресторан… – она ещё долго говорила, главным же в её речи было то, что надо освободить проходы в галереях, чтобы меховым моделям комфортно было передвигаться из зала в зал, демонстрируя свои меховые минимумы.

Фотограф поднял с живота фотоаппарат. Прицелился в проход, заметив себе:

– Света мало.

Потом встал мне за спину. А я понял, что сел я очень выгодно.

В каждом динамике, казалось, содержалось искусственное сердце. Такими толчками забасила из них вдруг ритмичная музыка, текущая по галереям, как по сосудам. Каждый сердечный удар отдавался каким-то эхом во всём теле. Сперва все замерли, а потом из залов справа поднялись нарастающие аплодисменты.

Первая модель, выплывшая прямо перед моим носом, профессионально (хотя нет, откуда мне было знать) виляя крупными бёдрами, была действительно укутана в меха. Укутанность, правда, была двусмысленная. Укутаны были носики грудей и то, что называется «зоной бикини». Носики грудей не замёрзли бы и при минусовой… Всё остальное было обнажено до слишком реальной, не возбуждающей наготы. В такой близи и при таком свете были видны даже припудренные прыщики на ягодицах.

За первой показалась вторая, третья… Всего их было шесть или семь. Девчонок, у которых в тепле были только носики грудей и зоны бикини…

Фотоаппарат Семёна за моей спиной, как и ещё десятки камер, щёлкал безостановочно.

В противоположном крыле модели переодевались и проходили в обратную сторону уже в других, наверное, более изысканных мехах.

Бездарно организованный белый свет делал моделей беззащитными, как будто находящимися под огромным микроскопом, в окуляре которого видны мельчайшие телесные изъяны.

Тут я увидел Артёма. Вместо того чтобы глядеть на женщин, он чиркал что-то в записной книжке, периодически встряхивая авторучку. «Чернила кончаются» – посочувствовал ему я.