Кол притягивал ее к себе снова и снова, демонстрируя ей, что она может быть сердечной и откровенной, что она может помогать другим, что она может говорить о прошлом. Никто другой ни за что не стал бы ей так близок — и никто другой ни за что не стал бы продолжать попытки достучаться до нее после вечных отказов.

— Только ты одна можешь понять, любишь ты его или нет, Элли. — Дарлин крепко сжала ее руку. — Я хочу, чтобы ты была счастлива. Ты достойна этого — ты заслужила это всем тем, что сделала для нашей семьи.

— Я люблю тебя, мама. — Голос Элис дрогнул. Она и вспомнить не могла, когда в последний раз говорила кому-то о любви — даже своей матери.

— Я тоже тебя люблю.

После ухода Дарлин Элис долго сидела за кухонным столом, не в силах пошевелиться. Она не знала, сколько прошло времени, но когда поднялась, солнце уже начинало садиться.

И тут вся чудовищность ситуации дошла до ее сознания. Кол уезжал навсегда. Он улетал завтра, и она причинила ему столько боли, что он вряд ли когда-нибудь приедет снова… Черт, если бы не смерть его отца, Кол наверняка вообще никогда не вернулся бы на родину!

Элис стало дурно. Она никогда больше не увидит его голубые глаза, никогда не забудется от его поцелуя, под искусными ласками его рук… Но так было лучше для них обоих.

Она любит его. Она не могла определить, когда именно полюбила Кола, но это необычное будоражащее ощущение, охватывавшее ее изнутри всякий раз, когда он оказывался рядом, наконец-то обрело название. Она любит его — и позволила ему уйти, потому что сама мысль о том, как однажды утром он проснется и осознает, насколько она эмоционально несостоятельна, казалась ей невыносимой.

Это могло произойти после какой-нибудь ссоры, когда Колу вздумалось бы обсудить произошедшее. Это могло произойти после какой-нибудь потери, когда от нее ждали бы проявления печали и ранимости. А что, если однажды у них появится ребенок, и она не сможет проявлять любовь, необходимую для того, чтобы растить юную душу?

Эта эмоциональная несостоятельность была непреодолимой, а Кол заслуживал лучшего — находиться рядом с той, кто сможет любить его со всей необузданной страстью и неистовством нормального человека.

Глаза вдруг защипало, и Элис потерла их кулаками, удивившись, что чувствует влагу. По щеке скатилась одна большая слеза, за ней, оставляя на коже влажную дорожку, последовала другая.

Помчавшись в ванную, Элис потрясенно застыла перед зеркалом, увидев свое лицо с покрасневшими глазами и мокрыми от слез щеками. Даже на похоронах отца она не пролила ни слезинки, но сейчас запас слез, копившийся всю жизнь, хлынул наружу неудержимым потоком.

Ее грудь сотрясалась с каждым рыданием, а горе сжимало, давило и ныло где-то внутри. А потом Элис вдруг разразилась смехом. В это невозможно было поверить — она на самом деле плакала! Она пыталась добиться этого много лет, но, сколько бы ни смотрела «Дневник памяти», «На пляже» или «Стальные магнолии», слезы даже не наворачивались ей на глаза.

Но одной только мысли о расставании с Колом хватило, чтобы наконец-то довести ее до предела.

За прошедшую неделю он заставил ее раскрыться больше чем кто-либо другой — чем мужчины, бросавшие ее с формулировкой «слишком много заморочек», чем ее родители.

Он наверняка помог бы ей испытать всю богатую гамму эмоций. Неужели она действительно могла отказаться от такого шанса?

И Элис осознала: у нее есть время до завтрашнего утра, чтобы убедить Кола, что она ошибалась. Нет, не так — у нее была вся ночь, чтобы показать ему это.

После похорон Кол стоял в лучах заходящего солнца. Он изнемогал от жары в своем костюме, но отказывался хотя бы ослабить галстук. На церемонии присутствовали лишь подруга отца и кучка потрепанных мужчин на шестом десятке. В общей сложности менее десяти человек пришли проводить в последний путь Артура Хилла. Но лучше так, чем вообще никого.

И без того скудная группа скорбящих постепенно иссякла, пока не остались только Кол и человек, который провел простую, нерелигиозную церемонию. Они молча стояли рядом, погруженные в свои мысли.

— Простите?

Обернувшись на окликнувший его голос, Кол увидел журналистку с конференции и оператора. Что, черт возьми, они здесь делали?

— Я — Марина Шепард, могу ли я задать вам несколько вопросов? — напористо затараторила она, явно собираясь без разрешения обрушить на него град вопросов.

— Я не даю интервью, — отрезал Кол. — Особенно на похоронах.

Проигнорировав его слова, журналистка сунула ему в лицо микрофон:

— Это правда, что вы — сын Артура Хилла?

— Без комментариев.

— Несколько лет назад Артур был обвинен в мошенничестве со страховкой. Как по-вашему, эта информация затрагивает интересы ваших акционеров?

— Я уже сказал, никаких комментариев, — угрожающе прорычал Кол.

Он старательно отводил взгляд, опасаясь, что выйдет из себя, если встретится с ней глазами.

— Незачем принимать все в штыки. — Судя по тону журналистки, именно эта часть работы доставляла ей наибольшее удовольствие. — Люди имеют право знать правду.

— О том, прихожусь ли я родственником никому не известному умершему? И зачем же людям это знать?

— По-моему, вам лучше уйти. — Человек, проводивший церемонию, встал между ними. — Это в высшей степени неуместно.

— Не сомневаюсь, акционеры «Хиллам технолоджиз» хотели бы понять, на какие средства была создана компания. Артур Хилл обвинялся во многих преступлениях — уверена, вам это известно, — в том числе в мошенничестве со страховкой. Вам не кажется, что акционеры вправе знать об этом?

Кол повернулся и решительно зашагал к своей машине. Но неуемная журналистка не отставала.

— Мистер Хиллам! — Она неслась за ним по пятам. — Разве вы не для того сменили фамилию, чтобы никто не смог проследить родственную связь?

Кол остановился, вздохнул и обернулся:

— Я действительно сын Артура Хилла, но я прошел процедуру эмансипации несовершеннолетних и избавился от его опеки в ту самую секунду, как только смог. Таким образом, я не был связан с ним юридически ни во время мошенничества, ни в то время, когда создавал свою компанию. Ни одно из касавшихся его расследований не было связано со мной или моим бизнесом. Я не поддерживаю противозаконную деятельность. А теперь я прошу вас оставить меня в покое. Никаких дальнейших комментариев не последует.

Спеси у журналистки поубавилось — она явно рассчитывала на более эмоциональную реакцию.

Кол сел в машину и спешно покинул кладбище. Он несся через весь город как одержимый, и с каждой минутой его желание сбежать отсюда усиливалось. Сбежать из Австралии, от неразберихи с Элис, от собственных мыслей. Бросив машину на стоянке отеля, Кол понесся в свой номер, чтобы принять душ, переодеться и собрать вещи.