Настя только внешняя причина, некое зло — почти абстрактное. А ведь она тоже живой человек, и это надо в себе утвердить, иначе ничего не получится, внесешь только больше раздора и вражды.

— Как это ушла? — спросил Галатин.

— Поехала к бабушке с Матвеем, оттуда позвонила отцу, сказала, что не вернется. Что Матвея не отдаст и меня заберет. Если я захочу.

— Ты хочешь?

— Не знаю. Мне полтора года до восемнадцати дожить, а потом уеду.

— Куда?

— Есть варианты. Я только вчера про это узнала. Отец пил и молчал. Со мной мама не говорила. Я его спросила, он ругаться начал. Никогда при мне не ругался. Позвони, говорит, ей, она сама все скажет. Я позвонила, она рассказала… Но приехать не предложила. Подумай, говорит, взвесь. Я чувствую, она не против, если я тут останусь.

— Жутковато получается, — сказал Галатин. — Строит человек для жен дворцы, а жены сбегают. Прости.

— Да нет, все так. Я бы тоже сбежала.

— Почему? Папа твой неплохой человек, мне кажется.

— Он идиот, он больной на голову. Разве здоровый построит себе такой дворец? С таким дизайном? Дикое убожество, я там ни за что жить не буду. Это ведь о человеке говорит что-то, если ему это нравится? Мне говорит, что он тупой и психованный.

— Не надо так, Поля.

— А как еще? Я ему говорила, мама говорила, он никого не слушает, только ржет, как конь.

— Поля!

— Мой отец, что хочу, то и говорю! Он летом тут совещание устроил через зум, через телевизор, — Полина кивнула в сторону гостиной, где тоже, как и во дворце, была панель телевизора, поменьше и без рамки. — А я играла в наушниках и будто его не слышала, но звук отключила, слышала и видела, как он… Там человек двадцать было его подчиненных, и он так с ними говорил…

— Грубо?

— Хуже. Презирал их всех. Говорит и презирает, будто он, я не знаю, царь и бог какой-то. Будто они не люди, а дерьмо полное. И всегда он со всеми так. Думаете, приятно знать, что твой отец всех за тараканов держит?

— Но не тебя же, не маму, не Матвея, ведь нет?

— Нет, потому что мы его собственность, а он свою собственность любит. Вот и все.

— Не знал…

— А вам и не надо. Жалко мне его, никто его не любит, и он никого не любит.

— Вас же любит. Пусть как собственность.

— Вот мне упала такая любовь. Еще кофе?

— Нет, спасибо. Мне пора.

Только сейчас Галатин вспомнил, что Буренцов обещал дать взаймы. Обманул ли, хотел ли в самом деле дать, но забыл, теперь уже не узнаешь. Дожидаться его пробуждения нет времени, да и получится неловко: человек очнется в тяжком похмелье, а тут ты со своей просьбой.

Облом, как говорят в народе.

И как быть?

По пути обдумает, надо вызвать такси.

Хотел сделать это через приложение в телефоне, но оно тормозило, он позвонил, ему сказали, что такси могут подать только через полчаса, сегодня очень много вызовов.

— И у всех так, — сказала операторша, намекая, что обращаться в другие фирмы нет смысла. — Подождете?

— Подожду, — согласился Галатин.

Полина слышала этот разговор и предложила позаниматься, чтобы не скучно было ждать. Сходила за своей гитарой, взяла стул, скамеечку, села так, как учил Галатин: левая нога на скамеечке, корпус гитары покоится на ней, гриф смотрит вверх под углом примерно шестьдесят градусов, правая рука почти горизонтальна, а левая словно подпирает гриф, на самом деле он держится и без нее. Пальцы не зажимают гриф, а окружают его. Полина, как обычно, выполнила три разминочные упражнения, которые Галатин называл «шажочки», «в две руки» и «растяжка». «Шажочки» — пальцы правой кисти перебирают струны, разминаясь, «в две руки» — присоединяются пальцы левой руки, нажимая на лады, «растяжка» — внимание только левой руке, пальцы должны легко дотягиваться до ближних ладов, не попадая на порожки и не портя этим звучание.

Полина старалась, но на втором упражнении остановилась и сказала:

— Все равно не успеем.

— Таксист подождет.

— Нет. Поиграйте вы. Альбениса.

Полина имела в виду «Астурию» Исаака Альбениса, чуть ли ни самое популярное его произведение и любимое гитаристами: и красиво, и в темпе, можно показать технику. В каком-то смысле это гитарная попса, серьезные исполнители редко включают ее в концерты, но для уроков пьеса остается одной из самых полезных. Впрочем, сам великий Сеговия не раз исполнял этот шедевр публично, и красотка Ана Видович исполняла и исполняет.

Галатин достал гитару, Полина уступила ему свое место, а сама села в кресло.

Пьеса не длинная, играется шесть-семь минут, но Галатин поторопился, начал без разминки, чертыхнулся, сказал:

— Еще раз.

И начал заново.

Сыграл без сбоев, без запинки, не поднимая глаз от грифа.

Когда закончил, увидел, что по лицу Полины текут слезы. Одна слезинка дотекла до уголка губ, она слизнула быстрым движением языка и засмеялась.

— А Баха сыграйте еще.

Что ж, сыграл ей Галатин то из Баха, что всегда играл, и она сама это уже умела: менуэт ре мажор. Короткий, красивый и печальный.

Полина уже не плакала, но была очень грустной.

— Почему кажется, — сказала она, — что люди раньше лучше жили? Красиво, духовно. Со страстью.

— Именно что кажется, — ответил Галатин. — На самом деле была сплошная нищета, грязь, голод, эпидемии. И войны постоянные. А красиво и со страстью и сейчас живут. Кто умеет.

— Да, наверно. Может быть. А еще, когда я эту музыку слушаю, то знаете, что кажется? Только не смейтесь. Что я будто умерла и откуда-то оттуда это вижу, слышу, вспоминаю, и так всего жалко становится. И очень хочется опять пожить.

— Хорошее желание.

13

И Полина это желание исполнила. Схоронив отца, у которого ковид наложился на инсульт, она вместе с матерью и братом Матвеем тут же уехала из Саратова в Москву, где продолжила заниматься музыкой, приняла участие в телешоу «Голос», дошла до финала, не стала победительницей, но в нее влюбился очень влиятельный и богатый человек, она вышла за него замуж, родила ему двух детей, жила незаметно и благополучно, но умерла довольно рано, истратив здоровье на наследственный, от отца, алкоголизм.

14

Таксист, молодой парень, стоял у машины и курил. На вышедшего Галатина, на его наряд и гитару посмотрел с веселым любопытством, хотя обычно таксистов ничем не удивишь.

— Концерт давали? Кантри?

— Знаете, что такое кантри?

— Я все знаю!

Они сели в машину, Галатин устроился сзади,