Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Терехов забрал плотный небольшой листок синего цвета, кинув взгляд на адреса, обнаружил, что они ездили не на ту квартиру – на предыдущую. Однако дверь и последней квартиры Витальки-Витаса-Рекса тоже не открылась.
Маршрутка остановилась на «мосту», как обычно
Ранние утренние часы теперь сродни глубокой ночи – покойной, беззвучной, темной и холодной. Солнце не скоро подбелит небо, луна не светила, властительницу ночи закрыли плотные тучи, роняющие на землю редкие капли.
Ласкин спрыгнул на дорогу, за ним, кряхтя и охая, слез толстый Юра-Ломоть, сосед, иногда собутыльник. Дружбы Вова Ласкин ни с кем не водил, считал это лишним, на собственной шкуре он знал, как больно бьют грабли, ему хватило раза, чтобы запомнить навсегда. Когда-то лучший друг… нет, это не история, а трафарет по нынешней жизни: жену (курву) увел лучший друг (так ему и надо), и на хрена тогда друзья, готовые на подлость? Просто знакомые, просто соседи – самое то, а чтобы душу пред ними развернуть, довериться – прочь.
Маршрутка повезла рабсилу в район жирных котов, а Ласкин с соседом готовились отправиться в путь, но, черт возьми, усиливающийся дождик обещал дорогу домой сделать крайне некомфортной.
– Вовка, у тебя зонт есть? – спросил, ежась, Ломоть.
– И не было никогда, – презрительно фыркнул Ласкин, застегивая молнию на куртке и поднимая капюшон. – Зонт ему… Не раскиснешь. Идем? Э… э… ты куда?
Юра-Ломоть направился к пустырю, приспичило ему по короткой дорожке пройтись, к тому же в кромешной темноте! С этим маршрутом Ласкин не мог согласиться ни за какие коврижки, наотрез отказался:
– Не-не, я туда не пойду. В обход давай…
– Вовка, у тебя башню снесло? – возмутился Ломоть. – В обход плестись часа не хватит!
С ним спорить – себя не уважать, да и вообще спорить ни с кем не стоит. Ласкин достал сигареты без фильтра, держа сигарету в кулаке, чтобы капли не попали на нее, закурил и повторил:
– Не пойду. Я теперь не хожу этим путем, потому что девку там нашел, с меня хватит находок. А ты иди. Иди, иди, чего стал?
Знал Вова Ласкин: трусоватый Юра не пойдет без него, потому спокойно ждал, когда тот сломается, и улыбался. Плюнув в сердцах, Ломоть повернулся, чтобы спуститься вниз, но одному топать по темноте как-то не того, да еще про девку убитую сосед напомнил… бррр! Вот зачем он про нее вспомнил? Решительность покинула Юру, он шмыгнул носом, посмотрел в сторону городской окраины, потом в бездну пустыря… не-а, он натура упрямая, вернулся к Ласкину, чтобы переубедить:
– Глянь, дождь начинается, щас как польет, как польет… Вова, мы с тобой мужики или кто? Еще одной девки боишься? Ха-ха-ха… Ну, скажи, какой дебил в такую погоду привезет сюда труп?
– Погода как раз подходящая, – выставил контраргумент Ласкин.
– Тю на тебя! – взмахнул короткими ручонками Ломоть, топчась на месте, он негодовал, потому что очень хотел в тепло, сухость и поесть. – Знаешь, Вова, не трупов надо бояться, а живых.
– Эт точно, – согласился тот. – Все равно не по себе, когда смотрю на пустырь. Если б ты видел ту девчонку…
– Ну, повезло не увидеть, повезло! – психанул Ломоть, следом взмолился: – Пошли, Вова, коротким путем. Да нет там никаких девчонок, ни мертвых, ни живых нет! Глянь, дождь усиливается. Ну, Вова! Из-за тебя я заболею и умру! Мне ж тебя жалко – совесть потом загрызет.
В самом деле, погода быстро портилась, мокнуть неохота, а придется мокнуть долго. Да и что за дурь – бояться того, чего там, на пустыре, наверняка нет? Ласкин отбросил окурок, который тут же погас, махнул рукой Юре, мол, идем, и первым сбежал вниз, за ним последовал радостный Ломоть.
– Стой, Вовка, стой! – Ломоть рылся в своей сумке. – У меня ж фонарик… японский… новый… купил вчера… Ага, вот!
– Китайский, – оценил фонарик в руке соседа Ласкин, достал свой из внутреннего кармана куртки. – У меня такой же.
– Какая разница? – хохотнул Юра. – Светит и светит. Двинули?
По идее в низине должно быть грязищи по шею, как в трясине, ведь земля намокает быстро и глубоко, а последние два дня периодически шли дожди, но она заросла вплотную. Высохшие и еще живые растения стали отличной прослойкой, за исключением небольших «лысых» мест, которые тоже встречались.
– Стой, Вова! – Ломоть посветил фонариком, перед ними оказалась трещина. – Чуть ноги не поломали. Обойдем? Не-не, туда давай… влево… Откуда она взялась такая широкая? А что вон то, светлое?
– Где? – спросил Ласкин.
– Да вон! Светю я туда…
– Светишь себе под ноги.
– Вот щас, смотри, по голым палкам бурьяна провожу, вишь? А за палками бурьяна… мешок, что ли?.. Не, не мешок, мешковина темней…
– Это ж Настюхино пальтишко! – обрадовался Ласкин и, обходя высокие прутья, побрел на светлое пятно. – За ней гнались два гада, один цапнул за воротник, так она скинула пальто, днем мы искали, не нашли, новое купили. Моя Роза аж визжала от жадности, у-у-у, зараза алчная. Дитю своему жалеет, пришлось заначку доставать. Так она и тут орала, что деньги прятал…
– Да, твоя Роза зверь-баба, – остановился отдышаться Ломоть, у него тахикардия. – Помнишь, как меня отходила ковшом? Спина и плечи месяц болели.
– Теперь-то пальто никуда не годная тряпка небось. Ну, да все равно принесу, вдруг сгодится… Ё!..
Исторгнув некий звук откуда-то из утробы, он застыл в нелепой позе, то ли бежать вперед собрался от радости, что нашлось пальто падчерицы, то ли хотел развернуться и дунуть прочь.
– Э, Вовка, что нашел – пополам! Хе-хе-хе… Але, Вова!..
Ломоть маленько озадачился: чего это сосед не отвечает? Вроде в обморок не упал, стоит, но молчит! Нет, какова обстановочка: тишина вроде как и не тишина, потому что дождь хлещет. Темень, жалкий лучик фонарика. Пусто кругом. А Ласкин в ступоре, как неживой… Фильмы ужасов отдыхают.
Ничего не понимающий, но любопытствующий Ломоть поторопился к соседу. Но когда увидел то, что лежало на земле, у него не мурашки поползли по всем членам, а армия тараканов, у которых по двадцать колючих лапок! Он невольно глухо вскрикнул.
– Не ори, – тихо процедил Ласкин.
В первый момент он забыл, что с ним Юра, впал в ступор, казалось, и сердце перестало биться в груди. Но тот подал голос, и в мозгах пробило: пульс надо пощупать! Краем уха слышал