Она по-прежнему выжидательно стояла у моей кровати.

Я уже уяснила, как это работает. Я сонно села на кровати и принялась рыться в сундуке, который стоял рядом. Наконец, я нашла кошелек и вытащила маленькую серебряную монету, которую сестра Жюстина безмолвно приняла. Затем она вышла, оставив нас спать дальше.

Звон полуденных колоколов окончательно положил конец нашему покою. Полидоро начал вопить, а Доротея сказала, что ей нужно спешить, потому что она еще должна купить маску к вечернему празднику у Тревизана. Когда я это услышала, сон как рукой сняло. Праздник!

Успеет ли Себастьяно вернуться вовремя, чтобы расстроить коварные планы Альвиса?

Кем бы ни был этот Тревизан, он, наверное, важный человек, если Себастьяно должен был его защитить.

Довольно быстро в моем воображении нарисовались всевозможные ужасы: Альвис хитростью заманил Себастьяно обратно в будущее, чтобы снова напасть на него с ножом и на этот раз одержать верх. Себастьяно лежит, тяжело раненный, в больнице, в будущем, в то время как здесь надвигается беда.

Мои фантазии становились все мрачнее. Довольно быстро я убедила себя, что жизнь Тревизана уже окончена. Все попытки Себастьяно его спасти оказались тщетными.

– Скажи, а кто вообще этот Тревизан? – спросила я Доротею, когда мы возвращались в нашу келью после обеда.

– Массимо Тревизан – весьма уважаемый член Совета Десяти. Многие видят в нем следующего прокуратора. Или даже следующего дожа. Но Альвис считает, что Тревизан хочет занять пост в Savio del Collegio, Совете мудрецов. Так называют самых знатных и значимых советников дожа, о которых известно лишь немногое. Альвис говорит, что это мужчины, обладающие огромной властью. Сам дож высказывается на публике не так уж часто, его представляют его люди. Эти «мудрецы» определяют саму судьбу Республики, они задают тон в Большом совете и говорят дожу, как ему следует поступать. – Она явно пришла в восторг. – У Массимо Тревизана денег как грязи, и к тому же он очень красив. Все любят торжества, которые он устраивает, пол-Венеции дерется за приглашения. Со стороны Альвиса было бы так любезно взять меня с собой!

Ага. Постепенно у меня начала складываться более четкая картина. Дело было в политической борьбе за власть. Альвис хотел убрать Тревизана, чтобы кто-то другой мог просочиться на этот пост в правительстве. Может, даже он сам?

– Альвис тоже занимается политикой? – спросила я.

– Не он, а его отец. Он тоже в Совете Десяти и, насколько я знаю, охотно стал бы членом Совета мудрецов.

Теперь все окончательно прояснилось.

– Мне пора идти на исповедь, а потом на службу, – сказала Доротея.

– А куда ты пойдешь на самом деле? – спросила я.

– Разумеется, покупать маску.

– Я пойду с тобой.

– Исповедаться? – с сомнением спросила Доротея.

– Нет, покупать маску.

– А тебе зачем маска?

– Мне нравятся маски, и я предпочитаю всегда иметь при себе одну.

* * *

На самом деле мне хватило той, которая навлекла на меня все эти несчастья и сейчас где-то в будущем гнила на дне Гранд-канала в моей сумке. Вместе с моим айподом.

– Я знаю хорошую лавку с масками, – сказала я.

– Я тоже, – ответила Доротея. – Совсем недалеко, прямо за базиликой.

Повезло – мне не придется упрашивать ее пойти со мной туда. Я молча надеялась, что встречу там, по крайней мере, Барта и смогу рассказать ему об ужасной ситуации.

Вместе мы с Доротеей двинулись в путь ранним вечером, в сопровождении мечтательного парня по имени Эрнесто, который обычно выполнял в Сан-Заккариа обязанности привратника и церковного служки. Доротея объяснила мне, что здесь не принято, чтобы молодые дамы благородной крови гуляли в одиночестве. Повсюду в городе шныряли карманники и прочий мерзкий сброд, а иногда даже творили бесчинства работорговцы, которые особенно интересовались милыми светловолосыми девушками.

– Они утаскивают бедных созданий на свои грязные корабли и продают их в гаремы османских тиранов, – сообщила Доротея. Произнося это, она выглядела настолько серьезно, что ее слова невозможно было принять за шутку. За последнее время я уже услышала некоторое количество страшных историй об османах, с которыми Венеция почти постоянно вела войну. Кларисса поведала, как они заживо снимают кожу с пленных венецианцев или, что почти столь же ужасно, кастрируют их и обрекают на жизнь евнухов. Я знала об этой эпохе лишь немногое, и мне было сложно рассудить, что из этого правда, а что – лишь легенда. Кроме того, я испытывала определенное уважение к османам и каждый раз, когда видела где-то человека в тюрбане и шароварах, глубоко кланялась ему.

Будучи простой служанкой, я каждый день могла перемещаться по городу совершенно свободно. Меня вообще не касались ограничения, которым вынуждены были следовать дамы более высокого положения вроде Доротеи – они могли выходить только под вуалью и в сопровождении мужчин.

Итак, под вуалью, рядом с Доротеей, которая непрерывно о чем-то болтала, я шла по улицам, а Эрнесто шагал в трех шагах позади нас, сосредоточенно глядя на свои ноги в деревянных ботинках. Если бы откуда-то вдруг возник османский охотник на девиц, Эрнесто его бы и не заметил. Доротея усилила его рассеянность парой монет.

– Это ему за то, что он ничего не видит, ничего не слышит и ничего не говорит, – пояснила она мне.

Когда до лавки масок оставался только один поворот, на нашем пути возникли трое людей, чей вид заставил меня потрясенно замереть, не в силах сделать вдох. Это были не османы, но вряд ли они испугали бы меня сильнее.

Доротея остановилась.

– Что случилось, Анна?

Борясь с дурнотой, я подняла взгляд, чтобы получше рассмотреть этих троих. Возможно, я ошиблась, и эти люди были только похожи на моих знакомых.

Но я точно не обозналась. Мне навстречу шли супруги Тассельхофф и их сын Маттиас. На Юлиане было богатое парчовое одеяние и, как и на мне, шелковая вуаль, под которой ее черты можно было лишь угадать. Несмотря на это, я тут же узнала ее, хотя бы потому, что рядом с ней шел ее угрюмый супруг Генрих. Он был одет так же роскошно, как и его жена, и на поясе у него висел короткий меч. В том, как здесь носят мечи, я разобралась быстро; почти все мужчины, которые хотели достойно выглядеть, использовали их как аксессуар. Меч был в те времена чем-то вроде смартфона «блэкберри». Он был нужен мужчинам, чтобы чувствовать себя важным.

Рядом с Генрихом я разглядела полную фигуру Маттиаса, которого было ни с кем не спутать. Шаркая ногами, он тащился за своими родителями и выглядел так, будто с радостью оказался бы в пяти столетиях от них. Его исторический костюм скрывал его полноту так же неэффективно, как и одежда, которую он будет носить в будущем.

Я уставилась на него, как на призрака, ожидая, что он меня заметит. Когда ему оставалась до меня только пара шагов, я открыла рот, чтобы привлечь его внимание.