– Я… – Рингил подавляет внезапный порыв оглушительной дерзости, вспыхнувший внутри как пожар, – …понятия не имел, что время – столь драгоценный товар среди членов Бессмертного Дозора.

Тишина пульсирует среди камней, окутанных мхом и туманом. Потом Даковаш хмыкает, будто вспоминая о чем-то неприятном.

– Мало кто теперь нас так называет.

Рингил пожимает плечами.

– Мало кто умеет читать. И мало кого волнуют события за пределами тех, что помещаются в его куцую избирательную память.

Кажется, в ответ на это тень улыбается.

– В твоих словах я слышу горечь, герой. Неужели?.. Рингил нервно взмахивает рукой, борясь с вновь подступившим холодом в костях.

– Но ведь не я жалуюсь на отсутствие благоговейного трепета, верно? А также на нехватку времени для воплощения моих бессмертных замыслов.

Опять тишина. Обрамленный с обеих сторон безмолвными монолитами, Соленый Владыка будто изучает Рингила сквозь прутья клетки.

Наконец он говорит:

– Ход времени нарушен, Рингил Эскиат. – В его тихом скрежещущем голосе слышится то ли признание, то ли уступка, то ли глубочайшая усталость. – Границы возможного дрейфуют вокруг нас, былые определенности похоронены и забыты. Коты больше не могут считаться живыми или мертвыми.

При чем тут коты?

– Нити перепутались, и бабочка-шаман на севере взмахивает гребаными крылышками, призывая бурю, которой никто не ждал. Хаос сгущается, точно бредни дурного писаки. Мы устраняем негативные последствия, но правила ведения боя изменились. Думаешь, нам это нравится больше, чем тебе? Нас тоже ухватили за яйца, герой. Мы сражаемся наполовину вслепую, ничего не работает – не работает так, как надо, – все идет кувырком. И это значит… – Даковаш пожимает плечами. – Скажем так, в подобной ситуации хватаешься за любые инструменты, какие окажутся под рукой. Кстати…

Словно острый осколок тьмы, Друг Воронов, все еще в ножнах, проносится сквозь мрак, вырвавшись из бледной длани Соленого Владыки, пролетев через стоячие камни, и падает на длинную, спутанную ветром траву у ног Рингила.

– Постарайся больше его не ронять. Он тебе понадобится.

– Я… – Рингил стискивает зубы, обуреваемый чувствами и ощущениями – страх, гнев, усиливающийся озноб, – которые не может разделить, – не твоя игрушка.

Но в пространстве между двумя камнями, куда Рингил переводит взгляд от Друга Воронов, пусто. Лишь слабый ветерок блуждает там, словно следуя за мечом, и овевает его лицо прохладой.

От ветерка в тумане остаются следы, будто чья-то рука лениво движется в воде.

Соленый Владыка ушел.

Рингил открыл глаза и увидел слепящее голубое небо.

Сморгнул проступившие от внезапной яркости слезы. Приподнялся на локтях и потер глаза. Он снова лежал на плоской скале под заходящим полуденным солнцем. Друг Воронов был рядом. Он перевернулся и судорожно потянулся за мечом. Обнаружил, что дрожит, несмотря на дневное тепло. И это была не просто дрожь – лихорадочный озноб сковал кости и поселил в душе мучительное желание свернуться в клубок. Он закашлялся, и горло будто резануло бритвой.

«Отлично… – Тут Рингил вспомнил, что ночью мальчишка на него чихнул. – Только болотной заразы мне не хватало».

Он встал на ноги и огляделся по сторонам. Верхушки деревьев, качающиеся на ветру, густо поросшие лесом склоны и недостижимая дорога на север, вьющаяся между ними. Над этим простором сгущалась синяя дымка.

Тени успели немного удлиниться.

Чуть дальше, на камне, гортанно храпел Эрил, заслонившись одной рукой от солнца, но в целом – ничуть не изменившийся с того момента, как Рингил на него смотрел в последний раз.

Парящий ястреб исчез. И никаких признаков Даковаша. Все это могло быть – «Ну да, конечно…» – сном.

«Хаос сгущается, точно бредни дурного писаки».

Он посмотрел на запад, нахмурившись.

«Эй, ладно тебе. Это же просто ерунда…»

«Ерунда? – Он повертел-покрутил внезапно мелькнувшую мысль, готовясь оценить ее по заслугам. – А у тебя есть план получше, Гил? В твоем-то состоянии?»

Он сдержал новый приступ озноба, плотнее завернулся в плащ и присел рядом со спящим Эрилом. Тихонько присвистнул, зная, что так наемника из Болотного братства можно разбудить без суеты.

И верно, глаза Эрила от этого звука открылись, точно он сомкнул веки секунду назад. Ладонь уже лежала на рукояти ножа.

– Да?

– Выдвигаемся, – сказал Рингил.

Эрил без возражений встал, но не выпрямился во весь рост. Огляделся по сторонам, увидел, что ничего не изменилось, и с любопытством уставился на напарника.

– Я что-то пропустил?

– Нет, – коротко отозвался Рингил. – Ты ничего не пропустил. Но у меня появилась идея, как нам выбраться отсюда.

Оно называло себя Анашаралом.

Арчет в жизни не видела ничего подобного. Кормчие ее юности были большими и в лучшем случае видимыми наполовину – как правило, они прятались в стенах или корпусах и переборках огненных кораблей, словно крысы-помощники из сказок или книги на полках говорящей библиотеки. Они вовлекали тебя в торжественные беседы, иногда решали твои проблемы – или, по крайней мере, объясняли, почему не могут этого сделать, – и могли управлять множеством аспектов кириатской действительности способами, которые она так и не научилась считать не магическими. В детстве у Арчет сложилось впечатление, что некоторые Кормчие испытывают слегка пугающее покровительственное удовлетворение, направляя ее, причем далеко не всегда по путям, одобренным родителями.

Но у них было кое-что общее: они не могли двигаться.

Позже, когда инженеры начали разбирать некоторые из старых огненных кораблей, готовясь покинуть этот мир, она поняла, в чем дело: составные части Кормчих вышли на свет и оказались похожими на гигантские железные органы и петли кишечника, удаленные хирургическим путем. Ангфал, Кормчий потерпевшего крушение флагманского корабля – в грубом приближении его название звучало как «Песней пронзающий лаву, будто лепесток осенней розы на обжигающем ветре позднего лета», – теперь висел на стенах ее кабинета в Ихельтете, неприятно напоминающий громадного паука, который просачивается из соседней комнаты. Но впечатление было в лучшем случае мимолетным – без посторонней помощи Ангфал мог передвигаться в той же степени, в какой на это способен пузатый бочонок эля, ожидающий, пока его вытащат из погреба таверны.

А у Анашарала были конечности.

Эта деталь его облика не бросалась в глаза. Арчет и восемь морпехов, которых Хальд отправил вместе с ней, неуклюже пересекли стеклянную поверхность в нижней половине кратера, двигаясь так, словно шли через холодную воду по каменистому берегу, и растерянно уставились на нечто, весьма похожее на заплесневелый недоеденный пирог, который кто-то по ошибке опять сунул в печь. Тепловое мерцание исходило от полусферического шишковатого серого панциря с аккуратной трещиной посередине. Дымилась серая корка, а там, где пробежала трещина, сочился белесый туман, который изливался на стеклянистую землю и полз по ней клочьями, источающими слабый колдовской холод. Заглянув в пространство, освобожденное туманом, они увидели внутри полость примерно четырех футов в поперечнике, похожую на раскрывшуюся розу, у которой выдрали сердцевину. Там, в самом центре, туда-сюда покачивалось нечто вроде огромного яйца.