Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По знаку Накии её музыканты вновь заиграли уже новую мелодию, и перед гостями продолжили выступать очередные цирковые артисты. Они открыли вторую часть представления. А в это время…
Ну а в это время Ашшурбанапал, окончательно потеряв над собой контроль, неистово предался любви с неизвестной танцовщицей, однако многие не посмели оборачиваться в их сторону, хотя страсть у парочки этой выплёскивалась через край, и они очень громко кричали.
Впрочем, ширма всё же хоть и немного, но их прикрывала. Однако же прикрывала уж не настолько надёжно, и кое что было видно.
Продолжалось это долго.
И это всё никак не прекращалось.
Когда Великий царь уставал, незнакомка в маске становилась перед ним на колени и начинала всеми способами возбуждать его и настраивать вновь на занятие любовью. Делала это она никого не стесняясь, ведь ширма их отчасти всё-таки прикрывала. И все заученные приёмы эта незнакомка делала очень уверенно и старательно, используя при этом не только руки, но и рот. Казалось, она хотела из Великого царя выжать как можно быстрее все соки.
И так повторялось неоднократно.
Так у них повторялось раз за разом.
Больше всех случившееся покоробило лидийку. Аматтея невольно всё увидела сама и, потеряв самообладание, вскочила со своего ложа и поспешно покинула вечеринку.
И уже за воротами дворца Накии, Аматтею прорвало. Плечи у неё затряслись, и она разрыдалась. Ей было сейчас плохо. О, как ей было сейчас не по себе.
– А о-он… он… Я не ожидала такого… Он оказывается подобен животному… – сквозь всхлипы шептала лидийка. – И мне не надо от него ничего! Как же я в нём разочаровалась?!
* * *
У учёного мужа Набуахиарибы тоже остался очень неприятный осадок после того вечера. Он через некоторое время последовал за подопечной, но нагнать её не сумел. Запершись в своей комнате, лидийка три дня из неё не выходила и только ненадолго открывала дверь, чтобы получить еду и напитки. Наставник Ашшурбанапала с трудом смог убедить свою подопечную выйти из добровольного заточения.
Когда Аматтея предстала перед ним, то он её не сразу узнал. Так она изменилась. От постоянных слёз её глаза были красными, и под ними проступили тёмные круги.
– Зачем так убиваться? – философски заметил Набуахиариба. – Нельзя надеяться на постоянную верность мужчины, девочка. Тем более такого…
– И какого? – переспросила лидийка. – Чем он отличается от других мужчин?!
– Он отличается!
– Чем?
– Он наш царь!
– Ну и что?
– Не забывай, он же не простой смертный, как мы, к примеру, а он- повелитель Ассирии. Он находится во главе огромной державы. А это почти что бог! Он распоряжается судьбами всех нас! И рано или поздно, но что-то подобное всё равно случилось бы…У вознесённых на такую высоту людей меняется всё, в том числе и воззрения на окружающую нас жизнь, и у них уже совершенно иная мораль. Она непонятна таким как мы смертным…Ты это пойми!
– Но меня это нисколечко не успокаивает! И потом, это всё произошло прямо на моих глазах! Он же уподобился скоту! Он оказывается- похотливое жи-во-отное!
– Тс-с-с, – приставил палец к губам наставник, – за языком надо следить. Будь поосторожней. То, что случилось, ты это переживёшь. Прими это как неизбежное. И лучше займись творчеством! Оно тебя отвлечёт от тягостных мыслей.
– Я этим и занималась.
– Молодец! И что-то написала?
Аматтея закивала головой.
– А можешь мне показать? – проявил интерес Набуахиариба.
Аматтея вынесла из своей комнаты папирус и подала его учёному мужу. Набуахиариба прочитал то, что там было написано. Стихотворение было очень большое и называлось «Ветер всё в нашей жизни развеет».
Набуахиариба несколько раз его перечитал и покачал головой:
– Ну-у-у, что-о-о же, я всегда знал, что для творчества необходимо какое-то потрясение, чтобы душа пережила шок. До вчерашнего дня твоим лучшим стихотворением было «Соловей на ветке», про то как соловей влюбился в розу, и которое исполняют певцы по всей империи, но то, что ты написала вчера… Это выше всяческих похвал! Какие сравнения! Какие речевые обороты! Это же лучше! Это несравненно! Э-это… никто из смертных ничего подобного ещё не смог создать, я уверен в этом, так как разбираюсь тоже в поэзии!
Старый слуга прервал учёного, сообщив, что внизу находится халдейский князь, и он хочет повидаться с Аматтеей.
– Пусть войдёт? – вопросительно взглянул на лидийку учёный муж.
Аматтея жестом подтвердила своё согласие.
– Да, я не возражаю…Я с ним согласна поговорить.
На лице девушки появилась улыбка. Впервые за последние дни.
Вскоре появился юный князь.
Он учтиво поприветствовал и лидийку, и учёного, а затем сказал:
– Я уже сегодня к вечеру должен покинуть столицу. Я направляюсь на Юг Месопотамии, в халдейское Приморье, где займу пост наместника! Но прежде я хотел бы ещё раз выразить своё восхищение… Я восхищаюсь тобой, несравненная Аматтея. И я прошу разрешения хотя бы изредка… ну хотя бы раз в месяц тебе писать.
С лица Аматтеи сошла улыбка. Она невольно смутилась под пылким взглядом князя. Аматтея не могла не признать, что он ей всё больше и больше нравился и в его присутствии она начинала понемногу оттаивать.
«Да, надо это признать, – подумала про себя лидийка, – он удивительно привлекателен. А ещё он воспитан и учтив. И даже можно сказать, что до ужасного милый. Этот юноша воплощает в себе все те качества, о которых так или иначе мечтает кажется каждая девушка. И сейчас он смотрит на неё с таким нескрываемым восхищением! С таким обожанием! Вот такой, как он, вряд ли когда-нибудь её предаст! И, наверное, он никогда не опустится до ужасного разврата!»
– Князь, – произнесла Аматтея, – ты был в последние дни настолько великодушен и вёл себя так благородно, что я даже и не знаю, как тебя в ответ отблагодарить. Да я толком и не смогла этого сделать! Ведь это было всё неожиданно. Хо-о-отя… знаешь, что… Во-от, прими от меня это, – и лидийка протянула Набуэлю папирус.
– Что здесь? – удивился Красавчик.
– Это стихотворение…
– Стихотворение?
– Которое я написала вчера.
Набуэль прочитал его и тут же в восхищении покачал головой.
– Д-да-а, но это слишком дорогой подарок!
– Однако я думаю, он не дороже таланта золота! – возразила лидийка.
– Отнюдь! Он как раз-таки намного дороже! Он бесценен!
– Ты так считаешь?
– Ну, конечно! Золотом вдохновение не измеришь! Этот стихотворный шедевр не должен принадлежать одному мне! Несравненная, пусть это стихотворение перепишут, затем