и хрупкие издания, выжившие после кораблекрушения, воплощают саму идею книги в ее материальности и типографском стиле, которые служат двойной защитой от разгула подлости в современном издательском деле, как противовес или шаг в сторону, который позволяет увидеть темноту настоящего и выбрать затем другое направление движения.

Кроме того, если мы перейдем от книг к книжным магазинам, к удовольствию посещать их как некие ритуальные пространства (ты сам практикуешь и поддерживаешь паломничество в эти места, намагниченные культурой и историей), я считаю, что должен быть способ защитить букинистические магазины не только из-за книг, которые там продают, но именно как особые места, как «эрогенные точки топографии» (и я цитирую тебя), как обитаемые намеки городов, которые, как старые кладбища или археологические руины, позволяют нам в конечном счете найти наше место в мире.

Х. К.: Я часто думаю, что книжные стали для меня тем, чем когда-то для моей матери были церкви: ближайшее пристанище в случае душевных волнений, но и место для посещения во время туристических поездок. На самом деле, в какой-то момент я устал от церквей, соборов и даже от храмов во время своих путешествий, но никогда не уставал от книжных магазинов. Это места со своей аурой, хотя, конечно, эта аура – в нашем взгляде. Это еще и умиротворяющие места, где порядок источает спокойствие. Это, безусловно, бесконечные места, каковыми также являются все библиотеки с более чем тысячей томов. Когда я жил в Чикаго, то из-за одиночества и снега проводил много времени в университетской библиотеке и в магазине Seminary Co-op. В обоих этих местах, возможно, впервые в жизни я вел себя крайне систематично. Иными словами, я просмотрел одну за одной все книги раздела литературы о путешествиях и раздела истории путешествий и туризма, и все книги, написанные Солом Беллоу или Дж. М. Кутзее, которые были преподавателями в том университете, и Хуаном Гойтисоло с В. Г. Зебальдом, всегда сопровождаемые обширной дополнительной библиографией. Я хочу сказать, что много прочел и купил некоторые книги, сделал не десятки, а сотни записей. Эта возможность использовать время наиболее эффективно всегда появляется в любой библиотеке или книжном магазине. Вы почти никогда не хотите этого, но она появляется. В какой-то степени сила этих мест, их огромная мощь предоставляет такую возможность; возможность разобраться в теме до конца, возможность изучить что-то настолько глубоко, что оно практически становится твоим.

Л. А.: Мне тоже нравится представление о книжном магазине как об убежище, а также как о поводе отправиться в порой безумное и долгое путешествие. И хотя в целом я люблю бродить по книжным в тишине – как по древним развалинам или церквям, – в букинистических магазинах я не раз испытывал удовольствие от случайных бесед с незнакомцами, это делает их по-своему еще более теплыми. Я помню, что много лет назад стал разыскивать, словно настоящий охотник за сокровищами, книги Леона Блуа и Ж. К. Гюисманса; услышав, что я ищу «что-нибудь» Вилье де Лиль-Адана, один человек дал мне совет таким тоном, как будто он состоял в тайной секте; наверняка я бы всё равно нашел то, что искал, разматывая нити ассоциаций и пересечений, которыми обычно окутаны книги, но не знаю, имели ли бы они тогда для меня такое же значение.

Нечто подобное произошло со мной однажды в новом книжном магазине Буэнос-Айреса, где я почувствовал, что люди практикуют настоящую книжную охоту, подсматривают за чужим выбором книг и устраивают литературные дебаты в проходах между стендами. Одна дама, которая заметила, что я разыскиваю следы Витольда Гомбровича в Аргентине, достаточно бесцеремонно подошла, чтобы помочь мне (на самом деле – прочитать лекцию!) и по ходу дела пригласила на показ документального фильма о Гомбровиче, который должен был состояться неподалеку от книжного магазина тем самым вечером, благодаря чему след Гомбровича открылся для меня в перспективе, о которой я не имел ни малейшего представления, и, кроме того, мне посчастливилось незабываемо провести вечер.

Х. К.: Этот разговор заставил меня вспомнить свои читательские корни. И эти корни тесно связаны с новыми книгами. Родители покупали их мне в основном в Pryca, нынешнем Carrefour, большом супермаркете. Думаю, что именно там была куплена большая часть книг из серии «Счастливые Холлистеры» и «Альфред Хичкок и три сыщика». Я помню, что, пока родители ходили по рядам и складывали в тележку продукты на неделю, мы с братом играли в мячи (там был гигантский конус, наполненный пластиковыми мячами: игра заключалась в том, чтобы взять мяч внизу и подбросить его на четыре или пять метров, закинув в верхнюю часть конуса; это были своеобразные гигантские песочные часы, где песчинками служили цветные мячи с игроками Барсы или героями «Драконьего жемчуга») или рассматривали книги в книжном отделе (в углу висели плакаты в рамках, в основном с машинами, но всегда было два-три с Сабриной или Памелой Андерсон в узеньких полосках купальников). Позже, когда мой отец в свободное время начал подрабатывать агентом в читательском клубе Círculo de Lectores, дома стали появляться другие книги, и новые тоже, например, детективы Агаты Кристи. Иногда он возвращался с подержанными книгами, которые находил во время своих постоянных скитаний, – отец работал в компании Telefónicа в соседнем городке; но я никогда не увлекался этими книгами, не помню ни одного названия, возможно, у меня вызывало недоверие то, что их уже читали и любили другие дети, так же как подержанные игрушки. Мое скромное происхождение (низший средний класс, как говорили мои родители) естественным образом было связано с новыми книжками. Ведь, если задуматься, новые книжные магазины кажутся более демократичными, чем магазины подержанных или старых книг. Во-первых, цена фиксированная, нельзя торговаться, все клиенты равны (и те, кто, как я, не был воспитан своими родителями в духе библиомании); в то время как в магазинах старых книг, хотя большинство изданий действительно дешевле, можно не только обсуждать цену, но и отыскать настоящие библиографические сокровища, книги с гораздо более высокой ценностью. Во-вторых, меня никогда не прельщала чужая подпись на моей книге, посвящение кому-то другому, не говоря уже о том, чтобы кто-то другой делал в ней пометки. Сегодня утром, читая «Фуше» Стефана Цвейга, я обратил внимание на звук карандаша, царапающего бумагу (я всегда читаю с карандашом в руке, он обычно из IKEA, для меня IKEA – место кражи карандашей для чтения, которые часто остаются в книге как закладки: иногда, спустя годы, я беру книгу с полки и нахожу карандаш, похороненный в ней, напоминание о том, где я остановился), и подумал, что одной из причин,