Вот групповой снимок во дворе замка: Пьер де Ботранше, которому лет 10–12, стоит среди родственников. Он еще ребенок, но выражение лица у него замкнутое, отчужденное, словно он ждет, когда закончится глупая съемка и можно будет вернуться в свой мир, к любимым книгам и химическим опытам.

Вот портрет, сделанный в Париже у профессионального фотографа. Пьеру 21 год, судя по дате на обороте. Вероятно, фотограф счел модель малоинтересной, потому что сосредоточился на том, чтобы преподнести в наиболее выигрышном ракурсе модный костюм. Его покрой, а также галстук, часы и великолепно начищенные ботинки призваны свидетельствовать, что перед вами не какой-то там босяк, а сын уважаемых родителей. Лицо по-юношески округлое, еще не одутловатое, усы несерьезные, солидности не добавляют, зато очки Пьеру идут.

Еще два фото сделаны, когда виконту было 25 и 29 лет. Здесь он уже с бакенбардами, оба раза снят на общем плане и оба раза у него обманчиво покорный вид человека, который ждет не дождется, когда фотограф закончит свою работу. Больше снимков в пакете не было.

Присланные Осетровым фотографии позволили Амалии окончательно оформить ее версию. Итак, жил-был виконт Пьер де Ботранше, который интересовался химией, и дожил он как минимум до 29 лет. По причине своего слабого здоровья он вел затворнический образ жизни вдали от Парижа, и когда виконт скончался (скорее всего, от болезни), некто на самом верху принял решение не предавать его смерть огласке. Пусть считается, что виконт жив, здоров и работает на благо Франции над сверхсекретным проектом «Красная луна». На случай, если виконту все же приходилось показываться на публике, был подготовлен двойник, который играл его роль.

«И как он ее играл! – думала Амалия с невольным восхищением. – Ладно волосы – парик, конечно… наклеенные бакенбарды и нарисованная родинка на шее… одутловатое лицо – подумаешь, большое дело вставить тампоны за щеки… Но сгорбленная спина! И этот застенчивый взгляд из-под очков… Понятно, почему мне было не по себе в присутствии Тревора – я же довольно близко видела лжевиконта, когда мы ехали по Булонскому лесу… Конечно, я не узнала его в громогласном напористом Уортингтоне – и никто не узнал, – но подсознательно я все же чувствовала, что что-то не так…»

Но как бы хорошо двойник ни исполнял роль виконта де Ботранше, оставалась опасность того, что кто-то может вывести его на чистую воду. Подавляющее большинство людей знало виконта только по четырем фотографиям, снятым общим планом, где лицо, конечно, было видно, но производило неопределенное впечатление и запоминалось, как написанная крупными мазками картина – одутловатость, родинка на шее, бакенбарды, очки. Что, если бы нашелся такой знакомый, который усомнился бы в том, что перед ним именно Пьер де Ботранше?

И тут в дело вступает граф де Ранси, у которого, кстати, лжеплемянник жил перед дуэлью. Тот самый граф, который не волновался за судьбу виконта – а не волновался он потому, что двойник не был его родственником, и потому, что исход дуэли был предрешен. Граф действительно закрыл глаза, зная, что полковник Уортингтон обречен – но обречен не потому, что где-то неподалеку засел еще один стрелок, а потому, что двойник оказался заведомо сильнее. Ведь полковник был уверен, что имеет дело с совершенно неопытным противником, но на самом деле противостоял ему тот, кого Сергей Васильевич Ломов назвал драконом. И в притворный обморок после дуэли лжевиконт упал только для того, чтобы помешать Джереми Скотту вызвать себя еще раз.

Однако роль старого графа вовсе не ограничивалась присутствием на дуэли в качестве секунданта. Если бы кто-то посмел высказать сомнение в том, что Пьер де Ботранше настоящий, граф де Ранси с негодованием бы опроверг подобные наветы.

«Па-азвольте… – бухнул кто-то в голове Амалии. – Моя первая встреча с Тревором Уортингтоном… так она была подстроена, чтобы втереться ко мне в доверие! Граф играл роль, которую ему отвели, и нельзя сказать, что она ему нравилась… Мне казалось, что Тревор ему не по душе – нет, графу была не по душе вся ситуация… А как ловко капитан вмешался в разговор, когда я стала допытываться, почему граф сказал после выстрела ту странную фразу… И в конце нашей беседы…»

«Нет никакой романтики в том, на чем лежит тень смерти», – сказал тогда граф и посмотрел на капитана Уортингтона. Амалии тогда показалось, что ее собеседник имел в виду дуэли, но на самом деле граф говорил о другом: о человеке, приносящем смерть.

«Кто же он такой? – напряженно думала Амалия. – Уж точно не француз, раз говорит по-английски как англичанин и даже такие профессионалы, как Хобсон и Скотт, ничего не заподозрили… Международный авантюрист? Сыграл роль виконта де Ботранше, затем превратился в капитана Уортингтона, шумного, нахального и развязного… Куда же тогда делся настоящий капитан? Его перехватили на полпути, чтобы самозванец мог занять его место? И самое главное, как мне объяснить генералу Багратионову, что «Красная луна» – фальшивка для отвлечения внимания и никакого виконта де Ботранше нет в природе?»

От всех этих мыслей у Амалии даже заныл висок, и она приняла решение переменить обстановку, которое было проще всего выполнить, отправившись на прогулку. На улице Риволи баронесса Корф купила последние газеты и заодно отметила про себя, что слежка за ней не ослабевает, что навело ее на новые размышления.

«Предположим, Сергей Васильевич догадался, что виконт – вовсе не виконт и что никакой «Красной луны» не существует. Неужели это и есть та великая тайна, из-за которой его пожелали устранить? Нет, тут определенно замешано что-то еще…»

Вернувшись домой, Амалия устроилась в кабинете, тщательно задернула занавески, чтобы ее не было видно с улицы, и стала изучать объявления. Она начала с менее популярных газет, где объявлений попадалось немного, но не нашла в них ничего интересного и взялась за «Голуа».

«Хорошая кухарка, 36 лет, ищет место. Хорошие рекомендации. М. Б., ул. Клемана Маро, 22». Можно было составить текст так, чтобы избежать повторения слова «хороший», но к чему эти мелочные придирки? Тут не литература, а жизнь, человек ищет работу и, если повезет, найдет…

«Кухарка, вдова, 40 лет, ищет работу в Париже или окрестностях, может заниматься хозяйством, 5 лет проработала на одном месте. Писать Ж. Г., Королевская улица, 21».

Подавляющее большинство объявлений было посвящено поискам работы, и Амалия терпеливо прочитала их все. Одно, более пространное, чем остальные, привлекло ее внимание:

«Светская дама, вдова офицера высокого ранга, образованная, музыкальная (пианино, пение) ищет место секретарши или чтицы с 10 утра до 6 вечера. Писать в газету, инициалы М. Ж. Л.»

М. Ж., скорее всего, означает Мари-Жанна. Амалия подумала, что подательнице объявления должно быть лет 50 и она, скорее всего, никогда в жизни не работала, иначе бы знала, что от секретарш не требуется игра на пианино и уж тем более – умение петь.

«Если ее муж был офицером, она должна получать пенсию… Живет не по средствам? Или дети вытянули у нее все деньги? В любом случае, – мысленно заключила Амалия, – к тому, кого я ищу, это объявление не имеет никакого отношения…»