я понял значение фразеологизма «поджилки трясутся». Вероника говорила зло, отрывисто, смотрела куда-то вдаль. В ней не читалось ни капли страха, а во мне откуда-то взялась самая настоящая трусость.

«Возьми себя в руки! – прикрикнул я мысленно. – Ты – солдат. Ты знал, что настанет час испытания. Знал, что можешь погибнуть. Откуда в тебе это?»

Озарение сверкнуло, будто вспышка в мозгу. Есть один человек, который объяснит мне, что со мной происходит. И этот человек – я!

Как будто база читала мои мысли (хотя почему «как будто»? ), по залу тут же звонко разлетелся женский голос:

– Сеньор Рамирез, в виду того, что срабатывал протокол аварийной герметизации, убедительно просим вас как можно скорее посетить Комнату Сексуального Уединения, в противном случае через два часа будет запущен протокол зачистки базы и восстановления бэкапа.

– Упс! – воскликнул мелкий из Центра Управления.

Я понесся в Комнату, даже не попрощавшись с Вероникой. Ситуация накалилась. Срок нашей жизни только что сократился с пятнадцати до десяти часов, а теперь база норовит урезать его до двух. Хотя, мне-то относительно без разницы. Новый Рамирез восстанет из чана с аксолотлями, как птица Феникс, и отправится на подвиги. А я так и останусь в неведении относительно своей внезапной трусости.

Я не обратил внимания на то, что дверь в Комнату открылась без каких-либо мысленных усилий с моей стороны – опять мелкий распахнул все двери, забрав контроль. Внутри – привычное помещение. Маленькая комнатушка с койкой, встроенной в стенную нишу. Напротив койки – блестящий раструб приемника генетического материала, напоминающий писсуар. Сверху – зеркало с надписью над ним: «Perfeccion».

Я завис над приемником, глядя в глаза своему отражению, и только тут почувствовал, что что-то не так. Я опустил взгляд и увидел свое совершенное и безотказное оружие. Оружие, верой и правдой служившее роду Рамирезов долгие годы. Оно поникло, будто отягощенное великой печалью, повесило голову, избегая смотреть мне в глаза. Смотрело в жерло приемника генетического материала и говорило ему: «Всё – тлен».

– Нет! – простонал я. – Ты не можешь так поступить со мной! Только не теперь, прошу тебя!

Я пытался быть нежным. Потом – агрессивным и грубым. Я то пускался в дебри фантазий, то вперивал взгляд в свое прекрасное отражение. Но видел в зеркале бледного, перепуганного неудачника с кругами под глазами. Даже мои великолепные мускулы, казалось, сдулись и выглядели уныло и печально.

– Сеньор Рамирез! – гаркнул в ухо ставший ненавистным женский голос. – Настоятельно рекомендую вам…

– Да пошла ты на …! – не выдержав, заорал я.

Голос осекся. Потом сказал, переполняясь ехидством, которого ранее я от базы не слышал:

– Я бы с радостью, но у твоего …, кажется, другие планы.

Глава 31

– Николас, – пропела Ройал. – А у меня есть для тебя сюрпризик!

Не хотел я никаких сюрпризиков, но из вежливости повернулся на бок и посмотрел вниз. Ройал стояла на полу, глаза ее хитро поблескивали желтым. Правую руку она положила на грудь так, что будь передо мной живая, настоящая девушка, этот жест выглядел бы соблазнительно.

Разъехались створки щитка, как я уже видел однажды, и Ройал запустила внутрь себя руку. Когда же она вытащила наружу бутылку, я не сдержал восхищенного вздоха.

– И когда ты ухитрилась?..

Наклоном головы и виртуозной иллюминацией Ройал умудрилась создать иллюзию загадочной улыбки.

– Мне кажется, тебе это сейчас нужно, – сказала она. И была на все сто восемнадцать процентов права!

Я спрыгнул, уселся на нижней койке, отвинтил крышку с бутылки. Нажраться в последние часы перед смертью – отличная идея! О чем они там, наверху, только думают, обладая разлоченным синтезатором питания? А может, валяются уже, да лыка не вяжут, и только я, дурак, сижу тут трезвым. Ну, почти. Пару стаканов я все же сегодня пропустил.

Стакан Ройал не захватила, но я, ничтоже сумняшеся, глотнул огненной воды из горлыщка. Виски обожгло глотку, подогрело желудок и послало лучи тепла во все клетки моего несчастного тела.

– Давай поговорим о твоих чувствах? – предложила Ройал. А когда я поморщился, выдвинула неоспоримый довод: – Чем еще заняться оставшимся наедине двум сверх эмпатам?

Я заглянул в тьму, что плескалась в моем подсознании, и различил себя, раскапывающего могилу двойника. Почти с головой ушел. Еще чуть-чуть, и лопата ударит о гробовую крышку.

– Чувства – это проклятие, и скоро я от них избавлюсь. Что тут еще сказать? – В подтверждение своих слов, я сделал еще один хороший глоток из бутылки.

– Пару часов назад я бы с тобой согласилась, – прожужжала Ройал своим искусственным голосом. – Но мой позитронный мозг быстро обрабатывает информацию и не зацикливается на одном и том же. Теперь я считаю иначе.

Что ж, я пил виски, сидел в тепле и относительной безопасности, а в глубине моего подсознания подходили к концу раскопки могилы эмоционального двойника. Почему бы и не выслушать мнение, которое ничего не изменит? Я приглашающе махнул бутылкой.

– Я – робот, – призналась Ройал. – И мои чувства, какими бы они ни были, ни к чему не ведут и никого не интересуют.

– Аминь, сестренка! – Я вновь приложился к бутылке.

– Вот видишь! Ты называешь меня сестренкой, а я, может, хотела бы быть твоей женщиной. Может, я влюблена в тебя с первого взгляда. Даже раньше взгляда! С тех самых пор как ты чуть не прикоснулся ко мне в гараже. Все мои позитронные связи трепетали от невероятного возбуждения.

Несмотря на выпитое, я чувствовал себя неуютно. Мне признавался в любви робот! Господи, что же делать? Наверное, выпить еще… На этом этапе вискарь уже и без закуски идет на отличненько.

– Но я – ошибка. Я не предназначена для человеческой любви. Я – оружие, которое со временем стало бесполезным. Рудимент на свалке человеческой истории. Человеческая любовь основана на инстинкте продолжения рода. Если ты любишь кого-то, ты хочешь с этим человеком совместного потомства, ты видишь свои лучшие черты и черты своего избранника в будущем новом человеке, который продолжит жить и после твоей смерти. А мне этого не дано. Чувства, развившиеся во мне, – ошибка, сбой программы, скачок напряжения.

Перед глазами все плыло, и я наконец-то ощутил безоговорочную эмпатию. Мне хотелось обнять Ройал и разреветься, но я пока держался. Лишь потому, что чувствовал: она не закончила. Она хочет донести до меня еще какую-то важную информацию, а уже потом – обнимашки.

И Ройал не обманула моих ожиданий. Она встала с койки и беззвучно переместилась, оказавшись напротив меня.

– Ты сейчас, наверное, хочешь сказать, что ты сам такой же, и мы – товарищи по несчастью. Что вот-вот найдешь способ спастись от чувств, и все у тебя будет хорошо.

– Да, Ройал, – пробормотал я, глядя на две моих правых руки, сжимающих две бутылки виски. В каждой бутылке оставалось глотка на два. Итого, значит, четыре. Живём!

Титановая рука залепила мне пощечину. Умудрилась сделать это мягко и твердо одновременно. Я не ощутил удара, только толчок, но такой, что мозги запрыгали в голове, размывая и без того смутную картину мира.

– Ошибка! – провозгласила Ройал. – Ты – не робот, ты – человек. И твое нытье не имеет никаких оснований. Что бы ты сказал о здоровом человеке, который в кресле-каталке изображает из себя инвалида, пытаясь сочувствовать другим инвалидам?

– Стоп! – заорал я. – Стоп-стоп-стоп!

Я вскочил, врезался головой в верхнюю, свою койку, выругался, рухнув обратно. Попытался встать еще раз – тут мне помогла Ройал, будто заботливая мамочка, положив руку на голову и заставив пригнуться. Я высвободился и встал напротив нее, слегка покачиваясь.

– Это – какая-то неправильная пьяная беседа! Ты должна жалеть меня, понимать и разделять, а не рассказывать, как изменить жизнь к лучшему. Ты все перепутала, Ройал! Пьют и жалуются не для того, чтобы что-то изменить, а для того, чтобы пить и жаловаться. Ах, если бы ты могла пить!

И, опасаясь, что Ройал сейчас скажет, что у нее есть какой-нибудь хитрый сантосовский поглотитель алкоголя на такой случай, я торопливо начал глотать вискарь.

– Взгляни на себя,