вошли в шатёр через задний служебный вход и оказались за кулисами. Здесь вовсю шла подготовка к вечернему представлению. Стучали молотки. Суетились рабочие. Пахло свежеструганным деревом, человеческим потом, табачным дымом и почему-то женскими духами. Мимо нас танцующей походкой пробежала девушка с волнующими формами, прикрытая в самых интересных местах двумя полосками искрящейся ткани.

— Привет, Мэт!

— Привет, Венди. Готова?

— Луше всех. Что это за сладенький птенчик с тобой?

— Обломайся. Он несовершеннолетний.

— Если попал в наш курятник, автоматом становишься совершеннолетним, — сказала Венди и жарко мне подмигнула. — Пока, сладкий, надеюсь, ещё увидимся.

— Пока, — сказал я.

Мы вышли на сцену, залитую ярким электрическим светом.

— Видишь щит? — кивнул Мэт.

У левой кулисы располагался, сбитый из толстых досок, щит высотой около трёх с половиной метров.

— Стрелять будешь с другого края сцены, — сказал он. — С бедра. Здесь расстояние сорок футов.

Чуть больше двенадцати метров, перевёл я про себя. Ерунда.

— Иди сюда, я покажу.

Мы отошли к противоположному краю сцены.

— Надевай, — он протянул мне пояс-патронташ.

Я взял, осмотрел. Жёлтые блестящие патроны держались сзади — каждый в своём гнезде. Две кобуры с револьверами по бокам. Килограмма два с лишним всё вместе.

Надел пояс на бёдра — так, как видел в кино про индейцев и ковбоев с Гойко Митичем в главной роли, застегнул на предпоследнюю дырку.

— Так?

Мэт осмотрел меня, подёргал за пояс.

— Вроде нормально. Теперь смотри, — он вытащил из кобуры револьвер. — Это современная реплика знаменитого «Peacemaker» образца тысяча восемьсот семьдесят третьего года. Кавалерийский вариант с длиной ствола семь с половиной дюймов. Сорок четвёртый калибр. Вес — два с лишним фунта. На, подержи.

Я взял. Оружие легло в руку, как там родилось. Отличная эргономика, даже не ожидал.

— Какие два основных правила обращения с оружием?

Я вспомнил науку отца и сказал:

— Первое: всегда помнить, что раз в год стреляет даже незаряженное ружьё. Второе: никогда не направлять оружие на человека. Даже незаряженное. Исключение — враг. Есть ещё третье — всегда чистить оружие сразу после стрельбы.

— Всё верно, — кивнул Мэт. — Кроме второго. Оно для военных людей, а мы цирковые. Но об этом позже. Слушай внимательно. У этого револьвера нет предохранителя. Говорят, когда-то, чтобы избежать случайного выстрела, заряжали пять патронов вместо шести, чтобы одна камора напротив ствола оставалась пустой. Но мы так не делаем, у нас шоу. Поэтому заряжаешь все шесть. Взводи курок до щелчка.

Я взвёл.

— Покрути барабан.

Я покрутил. Барабан свободно вращался, издавая лёгкий треск.

— Достань шесть патронов и положи в карман.

Сделал.

— Теперь открой зарядную крышку — вот она — заряжай по одному патрону. Зарядил — повернул барабан. Зарядил — повернул.

Я открыл крышку и зарядил револьвер. Было в этом что-то… опасное? В том числе. Но не только. Что-то по-настоящему мужское, из каких-то древних, почти забытых времён. Оружие, подумал я. Это — оружие. Оружие, способное убить. Легко и быстро. Власть — вот в чём дело. Оружие — это власть, а власть — это ответственность. Не забывай. Ой-ой, ответил я сам себе. Поменьше пафоса. Уж как-нибудь не забуду.

— Закрой крышку и держи его стволом вниз.

— Окей, — я опустил револьвер.

Мэт отошёл к щиту, вытащил из нагрудного кармана игральную карту (это был пиковый туз) и пришпилил её к доске на высоте головы. Вернулся ко мне и зычно крикнул:

— На сцену никому не ходить! Стрелять будем!

Продолжил, обращаясь ко мне:

— Чтобы выстрелить, нужно поставить курок на боевой взвод. То есть оттянуть его дальше.

Курок щёлкнул ещё раз.

— Готово. Теперь сделай мне дырку по центру туза. Учти, отдача мощная. Поэтому держи револьвер как птицу.

—?

— Чтобы не вырвалась и не улетела с одной стороны, но и чтобы не задушить — с другой. Бережно, но крепко.

— Окей.

Я согнул руку у бедра, следя боковым зрением, чтобы никто не выскочил под выстрел, мысленно продолжил линию ствола до центра карты и выстрелил.

Грохнуло так, что слегка заложило уши. Я увидел, как со среза ствола вылетело пламя. «Миротворец» толкнулся в руке, словно живой, но я его удержал. Бережно, но крепко.

В центре карты возникла дырка. Запахло сгоревшим порохом.

— Неплохо, — сказал Мэт, прищурившись. — Ещё одну. Взводишь курок и стреляешь.

Я выстрелил трижды, положив все три пули одна в одну.

— Очень хорошо, — похвалил Мэт. — Теперь я встану вон там, в глубине сцены и брошу пустую банку из-под пива. Ты должен сбить её на лету. Сможешь?

— Попробую, — сказал я, взводя курок.

Не знаю, где он взял пустую банку. Наверное, была где-то припрятана.

— Готов⁈ — крикнул Мэт.

— Готов!

Банка, кувыркаясь, взлетела по плавной дуге, намереваясь пересечь пространство сцены и упасть в зал. Не вышло. Я сбил её первым же выстрелом. Ничего сложного, даже в орно входить не нужно.

— Две банки!

— Давай!

Полетели две банки, одна за другой, и я выстрелил дважды, взводя курок ребром ладони левой руки. Как в кино.

Бах!!

Бах!!

Дважды грохнул кольт, и обе банки — одна за другой — были сбиты на лету.

— Да ты настоящий стрелок, сладкий! — услышал я сзади будто сквозь вату.

Обернулся. Венди, закутанная в шерстяное пончо, восхищённо показывала мне большой и указательный пальцы, сложенные колечком.

Эге, подумал я. Кажется, Серёжа, у тебя есть шанс, наконец, потерять девственность. Правда, остаётся Наташа, но где она и где я? Опять же, с ней у меня ничего не было, и будет ли — неизвестно.

Мы постреляли ещё немного.

После того, как я выстрелами из двух револьверов одну за другой погасил две горящие свечи и с помощью зеркальца попал в центр всё того же многострадального туза, стоя к щиту спиной, сомнения у Мэта отпали.

— Считай, ты принят, — хлопнул он меня по плечу. — Сто долларов в неделю.

— Грешно наживаться на детском труде, — сказал я. — Сто сорок.

— Сто десять. И моя кормёжка.

— Кормёжка даже не обсуждается, это и так понятно. Сто тридцать.

— Пацан, не наглей, я и так охренительно рискую, тебя нанимая. Ты же без документов, верно? Сто двадцать. Наличными. Это моё последнее слово.

— По рукам, — сказал я.

Мы ударили по рукам.