И тут случилось нечто непредвиденное. Замиля при появлении ненавистного оборотня скрылась с глаз, усевшись на пол за большой укладкой. Она уже не могла помешать ему войти в ее дом, понимая, что ее просто выволокут наружу, и затаилась, наблюдая за происходящим и сама оставаясь незамеченной. Богорад и Темяна забыли о ней, а не то, конечно, увели бы с собой.

И она увидела – внешнюю сторону событий. Вот оборотень, недавно сделавший ее сына пленником смолян, с размаху бьет Вершину в лоб… Тот кидается на него, а оборотень хватает его, бросает на лежанку и принимается душить!

Вот, вот оно, чего она так долго ждала! То, что предсказывала чуть ли не с первого дня своей жизни в Ратиславле! Сын ведьмы, лесной волк наконец показал свою истинную суть. Он избавился от Хвалиса и теперь убивает отца, потому что теперь ничто уже ему не мешает завладеть наследством! А потом убьет и ее, беззащитную женщину, и ее детей! Она всегда знала, что так будет!

Не помня себя, измученная всем произошедшим, доведенная горем и тревогой почти до безумия, Замиля с криком вылетела из своего укрытия и бросилась к лежанке.

– Не‑ет! – вопила она. – Пусти его! Отпусти! Спасите! Убивают!

Ее крики слышали Богорад, Темяна и прочие под оконцем снаружи. Но никто не подумал вмешаться: все решили, что Лютомер убивает саму хвалиску, туда ей и дорога! Пусть что хочет делает, лишь бы князя спас! Он, как наследник отца, мог взять на себя ответственность и избавить того от чужеземной замороки, на что прочие пока не решались.

Занятый Вершиной, Лютомер ничего не мог сделать – при всех его способностях, у него все же имелось лишь две руки, но даже ноги его сейчас были заняты. Налетев как вихрь, Замиля вцепилась в него, безуспешно попыталась оторвать от князя, потом схватилась за самого Вершину, будто надеялась вытащить его из рук оборотня и спасти свою единственную надежду и защиту…

А Лютомер в Нави увидел, как зверозмей прыгнул куда‑то мимо него и исчез! В тот миг, когда бездна уже распахнулась перед чудовищем, оно вдруг увидело средство спасения, щель, куда могло ускользнуть.

Замиля, едва прикоснувшись к плечу князя, вдруг издала уже знакомый всем дикий вопль и упала!

Мгновенно все кончилось, будто закрыли дверь, в которую рвался буйный вихрь. Лютомер почувствовал, как обмякло в его руках тело отца. Зверозмей исчез, он больше его не видел.

Пока не оглянулся.

Даже Лютомеру трудно было вновь собрать себя воедино. Ему пришлось выйти из Нави слишком резко, рывком, и теперь он чувствовал себя неловко в собственном теле, как человек, который спросонья при крике «Пожар!» натягивает первую попавшую одежду – наизнанку, задом наперед, сикось‑накось – и бежит, неловко двигаясь и не понимая второпях, как исправить дело. С Лютомера ручьями лил пот, рубаха под свитой и шкурой намокла, хоть выжми, капли повисли на бровях и ресницах, заливая глаза. Он по‑прежнему крепко держал отца, но тот больше не сопротивлялся. Он вообще не шевелился.

Лютомер не сразу понял, что произошло. Нападения Замили он не успел увидеть, поскольку смотрел в это время главным образом в Навь. Его враг исчез, тело отца ослабло. Лютомер в испуге склонился, проверяя, жив ли тот. Вершина дышал, сердце билось. Облегченно вздохнув, Лютомер выпустил его, вытер пот с лица и оглянулся.

Замиля сидела на полу, не обращая более никакого внимания на князя и его сына. Бессмысленный взгляд был устремлен куда‑то в пространство, челюсти пустого рта шевелились, как будто она что‑то пережевывает, пробуя на вкус…

* * *

В Медвежий день Лада проснулась гораздо раньше, чем люди думали. Еще в темноте Добровед сверху постучал в дверь, давая знать, что истопил баню, и Лютава поднялась во двор. Шел легкий дождик, усиливая запах мокрой земли во влажном воздухе. Ладина гора, как самое высокое место в округе, давно освободилась от снега: тепло спящей Лады согревало ее изнутри, и потому в это священное место весна приходила раньше, чем в другие. И казалось, день ото дня, по мере того как усиливается источаемое богиней тепло, снег отступает все дальше, пока не скроется за виднокраем.

Лютава постояла немного, вдыхая запах весны. Удивительным образом он всегда вызывал в ней воспоминания о прошедших годах – сперва ясные видения из собственного детства, потом смутные образы младенчества, а потом… Потом вступала в дело память предков, наполняя мысли никогда не виденными лицами и не пережитыми чувствами. Создавалось ощущение близости каких‑то давно ушедших времен, будто вместе с землей оттаивало и все ее прошлое. Но здесь, на Ладиной горе, это прошлое было слишком глубоким и сильным, чтобы хоть чья‑то душа могла его вместить; перед лицом этой громады даже Лютаву охватила жуть, и она поспешно тряхнула головой, приходя в себя.

Со стороны Витимерова долетал запах дыма: хозяйки поднялись спозаранку и растопили печки, чтобы напечь блинов и пирогов, наварить овсяного киселя. Лютава со вздохом отвернулась: ей сегодня удастся поесть только поздно вечером, раньше нельзя.

Вернувшись после бани, она долго сушила волосы, расчесывая их у печки. А возле горы уже собирался народ, в отволоченное оконце долетали звуки рожков и сопелок, выкрики, песни.

Дешняне готовились к величайшей радости наступившего года – пробуждению Лады. Лютава тоже была весела и вполголоса подпевала:

Наконец‑то она выйдет на волю! В груди теснило от нетерпения – так хотелось скорее домой, к Лютомеру! В эти дни она не решалась заглядывать в Навь, не зная, как скажется то, что она сперва получила, а потом отдала кольцо Велеса. Сейчас она находилась на переломе судьбы не только как человек, но и как богиня, и не могла рисковать: если у нее не хватит сил, это плохо скажется не только на ней! Удастся ли выйти потом обратно в Явь, ведь больше нет рядом брата, способного ее разбудить…

И как он там? Как служат ему кольцо Темнозор и венок вещей вилы, удалось ли управиться с духом‑подсадкой? Как отец? Что Замиля?

Но сейчас Лютаве было не время думать об этом. Богиня Лада ждала от нее службы, а человеческие дела приходилось выбросить из головы.

В полдень шум за оконцем стал оглушительным: вся волость собралась вокруг крады, приготовленной для старухи Марены.

И вот появился Перун – князь Бранемер. Одетого в яркие греческие шелка, будто жениха, его провожали сюда из Витимерова песнями. А у порога избы его встретил Яровед, вновь одетый в медвежью шкуру: он держал длинный посох, а вокруг него завывали и прыгали бойники княжича Витима.