Может, стоило задуматься насчет Леонида? Он, кажется, тоже холост и тоже недурен собой.

Алла закрылась в ванной, с ненавистью содрала с себя траурное черное платье, толстые черные колготки. Швырнула на самое дно корзины для грязного белья и засыпала грязными полотенцами. Видеть больше не желает этой похоронной амуниции!

Влезла в ванну под горячую воду и долго нежилась под душем, вбивая в тело ароматный маслянистый гель. Трижды смывала пену с головы, все казалось, волосы хранят траурный запах похоронных цветов. Перебрала с дюжину флаконов с пенками, маслами, кремами для тела. Остановила свой выбор на лавандовом масле, вымазала себя всю от пяток до подбородка, промокнула тело полотенцем и только тогда влезла в халат. Волосы сохли под полотенцем.

– Теперь кофе! Черный, как ночь! – скомандовала себе Алла и пошла в кухню.

Чистенько, прибрано, но не по ее. Машинально расставляя кастрюли и сковородки по полкам, Алла попутно засыпала в кофейную машину кофейных зерен, залила свежей воды, включила кнопку и только тогда потянулась к телефону.

Замена Геральда Леонидом когда еще состоится, а мужской ласки хотелось уже вчера.

– Привет, – поздоровался Геральд, ответив тут же – хотелось верить, что ждал ее звонка. – Как ты?

– Привет.

Алла наморщила лоб, не зная, что ответить. Сказать, что плохо, значило соврать. Геральд непременно проникнется, и на встречу рассчитывать тогда не приходилось. Сказать, что после душа, легкого массажа и в предвкушении чашки крепчайшего кофе чувствует себя превосходно, значило выставить себя бездушной. Это тоже его насторожит.

Выбрала промежуточный вариант.

– Уже лучше, – ответила Алла коротко с печальным вздохом. – Смогла подняться с постели.

– А-аа, понятно…

– Что?

– Понятненько, говорю…

Геральд отчаянно искал нужные слова, помня о своем неосторожном ликовании в день смерти Ивана, но в голову ничего не шло. Все, что ему хотелось сказать сейчас, это: «Приезжай, я соскучился!» Но Алла может психануть, встреча сорвется. Ему придется ждать, уговаривать. А еще вопрос, получится ли у него. Кто-то шепнул ему с утра в клинике, уже даже не помнил, кто именно, что недавно устроившийся к ним Леонид вовсю подбивает клинья к только что овдовевшей Алле Босовой. И что она благосклонно приняла его заботу в день похорон. И что будто ее сын – этот мерзкий пацан, постоянно сверлящий Геральду переносицу своим змеиным взглядом, – взирал на эти ухаживания и заботу с пониманием и спокойствием.

– Геральд, что происходит? – взяла инициативу в свои руки Алла, не понимая, чего это ее сердечный друг вдруг взялся мямлить, она-то все еще помнила его радость от трагической новости о гибели Ивана. – Ты в порядке?

– Я? Да, да, все хорошо.

– Тогда с кем нехорошо? Снова с мамой?! – не хотела, да вырвалось с ядом. Теперь обидится.

– Нет, милая, с мамой, слава богу, все нормально. Они все уехали.

– Да-аа? – Перспектива встречи с Геральдом на его территории приближалась. – И как надолго?

– О, даже не знаю. – Он повеселел, разобрав в ее голосе интригующие волнительные нотки, она всегда именно так говорила с ним перед сексом. – До февраля точно, а там, может, и насовсем.

– Ничего себе! Это же просто… – она непристойно хохотнула и тут же себя одернула, ей нельзя сейчас ликовать и радоваться, она в трауре, даже для него. – То есть, я хотела сказать, что…

– Малыш, я хочу тебя! – прошептал он с надрывом, услыхал ее характерный судорожный вздох, тот тоже был признаком. – Я соскучился! Я устал… без тебя! Я совсем один!

– Понимаю, милый, – чуть печальнее, чем прежде, обронила Алла и глянула на часы.

Машину свою она брать не станет, вызовет такси. Пока станет собираться, машина подъедет. До Геральда минут двадцать езды. Да, с учетом всех временных расходов через полчаса она у него.

– Алусик, я хотел тебя просить. Ты пойми, я не настаиваю, конечно… Просто прошу! – зачастил Геральд, поняв, что встреча непременно состоится, если он сейчас проявит должную настойчивость, мягкую, ненапористую, нежную. – Приезжай! Приезжай, пожалуйста!

– Даже не знаю, что сказать, – вздохнула она, подставила чашку под кофейную струю, потянула с волос полотенце, волосы почти высохли. – Это так… Это так неожиданно, Геральд. Прошло совсем мало времени с того дня, как Ивана не стало. Даже не знаю…

– Милая, прошу тебя!!! – взвыл Геральд. – Прошу, умоляю!!! Я не могу без тебя больше, не могу!!! Ты нужна мне!!!

А так же нужна ее поддержка перед суровым ликом главного врача, который вдруг взялся контролировать каждую операцию Геральда, который обещал наложить на него взыскание, если еще хоть один пациент обратится к нему с жалобой. А если жалобы эти станут системой, то им придется распрощаться.

Так вот он вчера вечером Геральду и сказал. И намекнул, что вновь прибывший к ним в больницу Леонид, не помнил он его отчества, весьма и весьма перспективный доктор. О чем уже свидетельствует не одна благодарность в его адрес. А что касается Геральда, то главному врачу совершенно не улыбается отвечать на вопросы следователей по поводу каких-то людей, которых будто бы Геральд то ли отправил на тот свет, то ли чуть не отправил. Он – главный врач то бишь – не потерпит в своей больнице вечно снующих взад-вперед следаков, которые суют свои носы во все замочные скважины.

Пришлось Геральду мяукнуть что-то про Аллочку. Как-то намекнуть пришлось, что она в него как во врача верит. И главный сразу смягчился. Ни для кого не было секретом, что Босову он очень уважал и как специалиста, и как женщину.

– Ну… если Алла Ивановна возьмет вас под свое покровительство, – пожевал тогда губами он, совершенно не догадываясь, что покровительствует Алла Геральду давным-давно. – Будем ставить вопрос несколько иначе.

Так-то вот! И этот самый вопрос он поставил ребром перед своей семьей вчера вечером.

– Или я с ней, или я никак, ма!

– Но… Но разве нет других девочек, сыночек?!

Мать очень огорчилась перспективе иметь сноху старше собственного сына почти на десять лет. К тому же недавно овдовевшую, к тому же имеющую взрослого сына-лоботряса.

– Может, и есть, мам, но не для меня!

– Ты так ее любишь?! – ужаснулась мать, схватившись за сердце.

– И люблю тоже, – нехотя признался Геральд, подозревая, что мать вкладывает в это понятие нечто иное, нежели он. – Да, люблю, и кроме того, она та женщина, которая мне теперь очень нужна, мам!

– Но… Но чем я могу помочь? Чем мы можем помочь? – Мать беспомощно оглядела своих детей, стены недавно отремонтированной квартиры. – Нам что, нужно съехать?!

– Да, – остался твердым Геральд, хотя жалость раздирала его сердце.

В совещательную комнату его не пустили. И потом долго не разговаривали, часа два, наверное. Потом женщины начали неохотно собирать вещи, а утром он проводил их к поезду.