Почему-то первыми, еще до приезда «Скорой», туда войдут чекисты.

Золотой «пушкинский» перстень исчезнет вместе с ними.

Наши дни

У Богоявленского к Кристинке было много вопросов.

Во-первых, что это она так по Грузинцеву убивалась? Нет, мы все, конечно, свободные люди, но странно, не правда ли? Второй раз видит человека и оплакивает его чуть не как родного.

И зачем она со следователями откровенничала? Вот к чему, к примеру, сразу вываливать следаку, что они вместе с Богоявленским на спектакль к Грузинцеву ходили? Еще, наверное, наболтала, что он ему букет за кулисы приносил. Что за невоздержанность речи!

Хотя, с другой стороны, Кристина его, можно сказать, спасла. В столь сжатые сроки нашла адвоката – да такого хорошего! Вытащила из тюрьмы. Если б не защитник, очень даже запросто уехал бы сейчас поэт куда-нибудь в СИЗО.

Поэтому вряд ли следует на нее нападать, претензии ей предъявлять. Может, когда-нибудь позже, когда всё успокоится.

В своем доме, отоспавшись в такси, поэт для начала принял душ, смыл с себя запахи ментовки, автозака, суда. Потом развел бурную деятельность. То, что он избежал «неба в клеточку», сильно вдохновляло. Кристинка обещала привезти еды – но он и сам не лыком шит, умеет встречать девушек. Из запасов в морозилке и подвале спроворил креветочный салат, с яблоками и консервированными ананасами. Сделал «чушку берек» – фаршированный брынзой болгарский перец: помнил, когда-то для нее готовил, и Кристи понравилось. Сунул бутылку шампанского и бутылку белого в холодильник, красное из подвала оставил на столе – пусть, наоборот, подогреется.

Кристина приехала ближе к полуночи.

Привезла в пластиковых коробках ресторанной еды.

Благосклонно оценила его кулинарные потуги.

А еще протянула газету:

– Вот, гляди. Ты же славу любишь? Считай, опять прозвучал на всю страну.

Газетенка оказалась желтая, под названием «ХХХпресс». На первой полосе – аршинными буквами заголовок: УБИТ АНДРЕЙ ГРУЗИНЦЕВ! Чуть ниже – шрифтом поменьше: Актер был отравлен в своем особняке! А еще ниже – подзаголовок: По подозрению в убийстве задержан известный поэт Юрий Богоявленский. И фотография, снятая откуда-то сверху (со второго или третьего этажа особняка актера?): он, поэт, шагает, руки за спину, конвоируемый сержантиком, по направлению к полицейскому «Патриоту» по идеальной дорожке от ступенек дома Грузинцева.

– Но ведь какая сволочь сняла это! – выкрикнул Юрий Петрович. – А потом еще в газету продала! Кто-то ведь оттуда, из тех, кто в доме был!

Он в сердцах скомкал желтый листок и запулил в стену. Кошка Мася, вертевшаяся на кухне, поблизости к гостям и еде, аж подпрыгнула и, выгнув спину, убежала.

– Да я на них в суд подам! – продолжал разоряться поэт. – Совсем я не задержан! Вот, на свободе, всего лишь под подпиской!

– Знаешь, как нас на кафедре рекламы учили: любой пиар хорош, помимо некролога, – глубокомысленно заметила Кристина.

– Угу, – скептически заметил подуспокоившийся поэт, – то есть ты хочешь сказать, что люди, разглядев меня на фото и мою фамилию в заголовке, немедленно побегут покупать сборники Богоявленского?

– Почему нет? Тебе самое время пару интервью дать, к Малахову на передачу сходить. Сейчас нарасхват будешь. О себе напомнишь, собственную версию событий преподашь.

– Ох вы, пиарщики, только об одном и думаете! Вечно у вас голова набекрень: кого бы прославить. Давай-ка лучше мы с тобой выпьем – за мое чудесное освобождение.

Хлопнула пробка шампанского. Они чокнулись. Кристина полетала по кухне, организовала прекрасный стол из привезенных и местных припасов.

– Я тебе страшно благодарен за адвоката. Сколько должен?

– Сочтемся. Тем более он свою работу не закончил, еще понадобится. Но тебе не кажется, что сейчас самое время объяснить, что происходит, мне? Почему тебя задержали?

– Боишься иметь дело с уголовником?

– Нет, блин, я всю жизнь мечтала, как героиня Некрасова, отправиться за любимым в Сибирь! Давай, рассказывай.

Делать было нечего, и, взяв с девушки слово, что она будет молчать, он поведал ей обо всем. А закончил риторическим вопросом:

– Я только не могу понять, как в моей сумке оказался настоящий перстень?!

– Любой мог войти к нам в комнату.

– Значит, кто-то знал мое особое отношение к печатке?

– Уверяю, это была не я.

Ладно, хватит ему было на сегодня убийств, расследований, подстав, подозрений, и он переменил тему.

– Хочешь, я тебе стихи почитаю? Написал прямо в камере сегодня. В автозаке отшлифовал.

– Еще бы!

И он прочел три очень комплиментарных четверостишия в адрес своей гостьи – а как еще он мог отблагодарить ее за хлопоты, не деньги же совать!

– Какой ты милый! – восхитилась она и заставила повторить стихотворение еще раз. Потом обошла стол и впилась в его губы требовательным поцелуем. – Пошли скорее наверх, или где ты здесь принимаешь поклонниц.

Потом, среди ночи, поэт спросил:

– Почему ты так грустила-убивалась по Грузинцеву? За две встречи успел он тебя покорить?

– Приступ ревности? Лучше скажи, почему ты так долго с госпожой Колонковой на кухне ворковал? О чем вы там сговаривались с богачкой?

– Просила меня почитать свои стихи, – поддразнил он девушку. – Потом, в другой день, в спокойной обстановке.

– Давай-давай. Она тебе по возрасту, конечно, гораздо больше подходит. Встретятся, наконец, два вялых тельца.

– Вялых? Ах ты, паршивка! И это про меня?! Я сейчас покажу тебе «вялых»!

А уже под утро он сказал ей:

– Ты знаешь, Кристина, я сам очень хочу разобраться, кто и почему убил Грузинцева.

* * *

После полубессонной ночи девушка проснулась рано. Сквозь полудрему Богоявленский слышал, как она плескалась в ванной, потом включила кофеварку на кухне. Потом снова поднялась к нему в спальню – пахнущая духами, со свежей укладкой, в новой блузке. Наклонилась и поцеловала его.

– Я помчалась. Не провожай. Позвоню тебе.

За те годы, что они то встречались, то не встречались, Кристинка достигла чинов известных: служила в большой компании начальником отдела маркетинга с двумя десятками подчиненных.

– А как же утренняя любовь? – спросил он, сжимая ее за бедра.

– Проспал ты свое счастье, – бросила она, высвобождаясь. Сбежала по лестнице, хлопнула дверью. С улицы было слышно, как завела мотор своего автомобильчика – «копейки» «БМВ».

Поэт поднялся и пошел открыть-закрыть ворота – пультиком, через окно кухни.

Сон растворился, и он отправился в душ. Струи горячей воды, хлещущие по телу, стимулировали работу мозга, и он волей-неволей думал: «Где же перстень? Его, наверное, полисмены изъяли как вещдок. И что теперь? Как заполучить его?.. Но сначала надо разобраться, кто и что про кольцо знает. Почему оно сыграло при убийстве актера столь роковую роль? Зачем убийце (или сообщнику) понадобилось снимать его с пальца Грузинцева? Почему его подкинули – и не кому-нибудь, а именно мне? Кто и как узнал о моем к нему интересе? Ведь я никому и ничего об этом не говорил!»