Прохожим на улицах – девчонкам-студенткам в ярких юбках, мальчишкам-студентам в повернутых козырьками назад бейсболках «Ред сокс», безупречно одетым азиатам из Китайского квартала, нагруженным покупками матронам-домохозяйкам, ветерану войны во Вьетнаме, стоящему на углу с большой керамической кружкой, раскрашенной в цвета американского флага, с девизом «ЭТИ ЦВЕТА НЕ ПОБЛЕКНУТ» – Чак Кранц, безусловно, кажется живым воплощением типичного белого американца, консервативного и застегнутого на все пуговицы, в непрестанной погоне за долларом. Да, он такой – трудолюбивый, старательный муравей, идущий предопределенной ему дорогой сквозь стайки легкомысленных кузнечиков, – но в нем есть и много всего другого. Или было когда-то.

Он вспоминает младшую сестренку. Как ее звали? Рейчел? Реджина? Риба? Рени? Имя забылось, он помнит только, что она была младшей сестрой их ведущего гитариста.

В девятом классе, задолго до того, как Чак превратился в старательного муравья в большом муравейнике под названием Трастовый банк Среднего Запада, он был солистом в школьной группе с незамысловатым названием «Ретро». Они выбрали это название, потому что играли песни шестидесятых и семидесятых годов, по большей части из репертуара британских групп вроде «Stones», «Searchers» и «Clash», поскольку большинство их композиций были очень простыми. Они даже не подступались к «Beatles», чьи песни пестрели замысловатыми аккордами вроде модифицированных септаккордов.

Чак стал солистом по двум причинам: он не играл ни на одном инструменте, но умел петь, попадая в ноты, и у его дедушки был старенький внедорожник, который дед разрешал Чаку брать на выступления, если они проходили где-то недалеко. «Ретро» начинали как откровенно плохая группа и так и не поднялись выше посредственной, но все-таки совершили то, что отец их ритм-гитариста однажды назвал «квантовым скачком хоть к чему-то удобоваримому». И действительно, трудно было сильно испортить такие вещи, как «Bits and Pieces» («Dave Clark Five») и «Rockaway Beach» («Ramones»).

У Чака был довольно приятный, хоть и вполне заурядный тенор, и он не боялся срываться на фальцет, когда это было необходимо, но больше всего ему нравились инструментальные проигрыши между песнями, во время которых он танцевал или важно расхаживал по сцене, как Джаггер, иногда болтая микрофонной стойкой между ног, как ему представлялось, с намеком на соблазнительно-дерзкую непристойность. И он умел изображать лунную походку, что всегда вызывало аплодисменты.

«Ретро» были любительской, что называется, гаражной группой. Иногда они в самом деле репетировали в гараже, а иногда – в просторном подвале у их ведущего гитариста. В этих случаях на репетиции всегда заявлялась его младшая сестренка (Рут? Рейган?) в неизменных шортах-бермудах. Она обычно вставала между двумя усилителями, кривлялась, карикатурно виляла попой, затыкала пальцами уши и показывала язык. Однажды, во время короткого перерыва, она подошла к Чаку и прошептала:

– Скажу тебе по секрету: ты поешь так же, как трахается старичье.

Чарлз Кранц, будущий бухгалтер, прошептал ей в ответ:

– Много ты понимаешь, мартышка.

Сестренка проигнорировала его слова.

– Но мне нравится, как ты танцуешь. Как белый, но все равно классно.

Сестренка, которая и сама была белой, тоже любила танцевать. Иногда после репетиции она ставила свою кассету, и они с Чаком танцевали на пару. Остальные ребята из группы наблюдали за ними, свистели и отпускали дурацкие замечания, а Чак с младшей сестренкой изображали лунную походку Майкла Джексона и хохотали как сумасшедшие.

Чак вспоминает, как учил младшую сестренку (Рамону?) лунной походке, и вдруг слышит дробь барабанов. Кто-то выстукивает простой роковый ритм, который «Ретро» играли во времена «Hang On Sloopy» и «Brand New Cadillac». Сначала он думает, что ритм стучит у него в голове, может быть, предвещая начало мигрени – в последнее время у него стали часто случаться мигрени, – но тут толпа впереди расступается, и Чак видит парня, сидящего за ударной установкой и выбивающего этот смачный позабытый ритм.

И где, интересно, младшие сестры, когда тебе не с кем плясать? – думает Чак.

Джаред играл уже десять минут и не заработал вообще ничего, кроме жалкого четвертака, презрительно брошенного в Волшебную Шляпу мальчишкой на скейте. Двадцать пять центов за десять минут. Странное дело. В такой замечательный вечер, в четверг, когда выходные уже совсем близко, сейчас в его шляпе должно лежать как минимум пять долларов. Он не то чтобы сильно нуждается в деньгах, он вовсе не голодает, но человеку нужно не только питаться и платить за квартиру. Человеку необходимо самоуважение, и уличные выступления на Бойлстон-стрит – это вопрос самооценки. Здесь он на сцене. Он выступает. По сути, солирует. И количество денег, набравшихся в шляпе, – это прежде всего показатель, круто ты выступил или нет.

Крутанув барабанные палочки в пальцах, он усаживается поудобнее и начинает играть вступление к «My Sharona». Но оно звучит как-то неправильно. Как-то зажато. Он видит идущего в его сторону человека в костюме, этакого мистера Бизнесмена с портфелем в руке, и почему-то (бог знает, с какого вообще перепугу) ему хочется как-то отметить его приближение. Джаред переходит на регги, а потом на более плавные ритмы, нечто среднее между «I Heard It Through the Grapevine» и «Susie Q».

Впервые после того вступительного парадидла для проверки звука Джаред чувствует искру драйва и понимает, зачем он сегодня поставил ковбелл. Он бьет по нему на слабых долях, и его ритм начинает напоминать старую добрую «Tequila» группы «Champs». Получается круто. Он поймал драйв, а драйв – это такая дорога, по которой летишь, как на крыльях. Можно было бы немного ускорить ритм, может быть, подключить том, но он наблюдает за мистером Бизнесменом и прямо чувствует, что для этого дядьки оно не подходит. Джаред не знает, почему мистер Бизнесмен стал точкой фокусировки для его драйва, но это не важно. Иногда так бывает, просто бывает, и все. Драйв превращается в чью-то историю. Джаред представляет себе мистера Бизнесмена на отдыхе, в одном из тех мест, где подают коктейли с маленькими бумажными зонтиками в бокалах. Может быть, он там с женой. Или с личной секретаршей, пепельной блондинкой в бирюзовом бикини. И они слышат как раз эти ритмы. Слышат, как барабанщик разогревается перед вечерним концертом, пока не зажглись бамбуковые факелы.

Джаред уверен, что мистер Бизнесмен пройдет мимо, спеша по каким-то своим бизнесменским делам. Шансы, что он что-то бросит в Волшебную Шляпу, колеблются где-то в районе нуля. Когда он уйдет, можно будет сыграть что-то другое, дать ковбеллу отдохнуть, но пока надо держать уже заданный – правильный – ритм.

Однако вместо того чтобы прошествовать мимо, мистер Бизнесмен останавливается. Он улыбается. Джаред улыбается ему в ответ и кивает на шляпу, ни на миг не сбиваясь с ритма. Мистер Бизнесмен не замечает его кивка и не кормит голодную шляпу. Он ставит портфель на асфальт, между своих черных бизнесменских туфель, и начинает двигать бедрами в ритме барабанных ударов. Только бедрами: остальные части тела остаются неподвижными. Его лицо совершенно непроницаемо. Взгляд устремлен в одну точку где-то поверх головы Джареда.