– Сегодня место найдется, – говорит Джаред. – Сегодня волшебный день.

И действительно, место находится. Прямо напротив «Времен года».

Джаред считает деньги. Кто-то бросил в Волшебную Шляпу бумажку в пятьдесят долларов. Наверное, тот парень в берете перепутал ее с пятеркой. Всего набралось больше четырехсот долларов. Джаред еще никогда столько не зарабатывал за одно выступление. И не надеялся заработать. Он сразу откладывает десять процентов для Мака (сам Мак стоит у пруда, кормит уток арахисовым печеньем, пакетик которого так кстати нашелся у него в кармане) и начинает делить остальное на три равные части.

– Ой, нет, – говорит Дженис, когда понимает, что он задумал. – Это все твое.

Джаред качает головой:

– Нет, мы разделим все поровну. Один я бы не заработал и половины от этих денег, даже если бы стучал до полуночи. – Как будто копы такое позволят. – Иногда мне удается собрать тридцать баксов, и это в самый удачный день.

У Чака уже начинает болеть голова, пока терпимо, но он точно знает, что к ночи она разболится по полной программе, и все же искренность этого парня заставляет его рассмеяться.

– Ладно, уговорил. Деньги мне не нужны, но, наверное, я честно их заработал. – Он тянет руку, чтобы потрепать Дженис по щеке, как иногда трепал по щеке ту несносную козявку, младшую сестренку их ведущего гитариста. – И вы тоже, леди.

– Где вы научились так танцевать? – спрашивает Джаред у Чака.

– У нас в школе был кружок танцев, назывался «Крутимся-вертимся». Но самым лучшим движениям я научился у бабушки.

– А ты? – спрашивает Джаред у Дженис.

– Я тоже в школе, – говорит она и краснеет. – На школьных танцах. А где ты учился играть на барабанах?

– Я самоучка. Как и вы. – Джаред смотрит на Чака. – Вы были великолепны сами по себе, но в паре с ней получился вообще отпад. Знаете что? Мы могли бы зарабатывать на жизнь уличными выступлениями. Я уверен, мы запросто сможем добиться богатства и славы.

На какой-то безумный миг Чак и вправду задумывается об этой невероятной возможности и видит, что девушка тоже задумалась. Не всерьез, а как это бывает, когда предаешься мечтам о какой-то совсем другой жизни. О жизни, в которой ты профессионально играешь в бейсбол, покоряешь Эверест или поешь дуэтом с Брюсом Спрингстином на огромном стадионе. Чак снова смеется и качает головой. Девушка убирает в сумку свою треть выручки и тоже смеется.

– Это все благодаря вам, – говорит Джаред Чаку. – Ведь вы могли пройти мимо… Что заставило вас остановиться? Почему вы начали танцевать?

Чак честно думает над ответом и пожимает плечами. Он мог бы сказать, что ему вспомнилась его старая группа и как он отплясывал на выступлениях «Ретро» во время инструментальных проигрышей, вовсю выкаблучивался на сцене и вихлял микрофонной стойкой между ног, но дело не в этом. Если по правде, никогда прежде он не танцевал так свободно и воодушевленно, даже в старших классах, когда был молод, подвижен и рьян, когда его еще не донимали головные боли, когда ему нечего было терять.

– Это волшебство, – говорит Дженис и смеется. Она сама не ожидала, что сегодня будет смеяться. Плакать – да. Но не смеяться. – Как твоя шляпа.

Возвращается Мак.

– Джар, нам пора ехать. Иначе весь твой заработок уйдет на оплату штрафа за парковку.

Джаред встает.

– Ребята, вы точно уверены, что не хотите сменить профессию? Вместе мы поставим на уши весь Бостон, от Бикон-Хилла до Роксбери. Сделаем себе имя.

– Завтра мне надо быть на конференции, – говорит Чак. – А в субботу я улетаю домой. К жене и сыну.

– А у меня одной ничего не получится, – улыбается Дженис. – Я буду как Джинджер без Фреда.

– Понял, – говорит Джаред и раскрывает объятия. – Но перед прощанием надо обняться. Всем вместе.

Они обнимаются. Чак знает, что Джаред и Дженис чувствуют запах его пота – костюм придется сдавать в химчистку, причем в интенсивную, – а он чувствует запах их пота. Но это не страшно. Девушка очень верно заметила про волшебство. Иногда волшебство происходит. Маленькое, невеликое волшебство. Из той серии, когда ты случайно находишь забытую двадцатку в кармане старой куртки.

– Уличные музыканты навсегда, – говорит Джаред.

Чак Кранц и Дженис Халлидей повторяют за ним.

– Уличные музыканты навсегда, – говорит Мак. – Круто, да. А теперь, Джар, пора двигать, пока не пришла контролерша.

Чак говорит Дженис, что ему надо в отель «Бостон», неподалеку от торгового центра «Пруденшел», и если им по пути, то можно пройтись вместе. Им по пути. Изначально Дженис собиралась дойти пешком до Фенуэя, предаваясь горестным мыслям о бывшем бойфренде и скорбно беседуя со своей сумкой, но теперь передумала. Она говорит, что сядет в метро на Арлингтон-стрит.

Он провожает ее до станции, и уже перед самым входом она оборачивается к нему и говорит:

– Спасибо за танец.

Он отвешивает галантный поклон.

– Спасибо вам.

Чак наблюдает, как она спускается по лестнице, затем возвращается на Бойлстон. Он идет медленно, потому что у него ноет спина, гудят ноги, а голова прямо раскалывается. У него никогда в жизни не было таких сильных головных болей. Они начались пару месяцев назад. Если так будет продолжаться и дальше, ему, наверное, придется пойти к врачу. Он уже догадывается, в чем дело.

Но врач пока подождет. И мрачные мысли пока подождут. Тем более что все, может быть, обойдется. А сегодня он собирается побаловать себя хорошим ужином – почему нет, он это заслужил – и бокалом вина. Хотя лучше взять минералку. От вина голова разболится еще сильнее. После ужина – с непременным десертом – он позвонит Джинни и скажет, что ее муж вполне может стать однодневной интернет-сенсацией. Скорее всего этого не произойдет. Наверняка прямо в эти минуты кто-то снимает на видео собаку, жонглирующую пустыми пластиковыми бутылками, или козла, курящего сигару, но лучше заранее предупредить человека. На всякий случай.

Проходя мимо места, где стояла барабанная установка, он вспоминает вопросы, заданные Джаредом: что вас заставило остановиться и почему вы начали танцевать? Он по-прежнему не знает ответов, да и нужны ли они?

Позже он утратит способность ходить, не говоря уже о способности танцевать с младшей сестрой на Бойлстон-стрит. Позже он утратит способность пережевывать пищу и будет питаться только пюре и супами. Позже он утратит способность различать сон и явь и погрузится в такую боль, что из всех вопросов останется только один: зачем Бог создал этот мир? Позже он забудет имя жены. Но будет помнить – вернее, иногда вспоминать, – как остановился на улице, поставил портфель на асфальт и начал танцевать под ритм барабанов, и ему будет казаться, что именно для того Бог и создал мир. Только для этого.

1