Чак с нетерпением ждал, когда родится младшая сестренка. Мама сказала, что он сможет подержать ее на руках, если будет очень осторожен. Он очень хотел, чтобы у него была младшая сестренка. И, конечно, он очень хотел, чтобы у него были родители, но эти желания не сбылись из-за обледенелого участка на эстакаде шоссе I-95. Гораздо позже, уже в университете, Чак сказал своей девушке, что прочел кучу книг и посмотрел кучу фильмов, в которых родители главного героя погибают в автомобильной аварии, но у него нет никого из знакомых, с кем такое случилось в реальной жизни. Только с ним.

Девушка надолго задумалась и вынесла свой вердикт:

– Я уверена, что такое случается повсеместно, хотя родители погибают не только в автомобильных авариях, но и в пожарах, торнадо, ураганах, землетрясениях и при сходе лавин на горнолыжных курортах. И это лишь некоторые из возможных вариантов. Не мни себя главным героем – ты являешься им лишь в собственной голове.

Она была поэтессой и нигилисткой. Их отношения продержались только семестр.

Чака не было в той машине, сорвавшейся с эстакады, потому что родителям захотелось устроить себе романтическое свидание и пообедать вдвоем, а Чака оставили у бабушки с дедушкой, которых он тогда еще называл зэйдэ и бобэ[10] (и называл так до третьего класса, после чего одноклассники начали над ним потешаться, и он стал называть бабушку с дедушкой «бабулей» и «дедулей» на американский манер). Алби и Сара Кранцы жили на той же улице и, разумеется, взяли Чака к себе после гибели его родителей. Тогда он впервые ощутил себя сиротой. Ему было семь лет.

В течение года – может быть, даже полутора лет – в их доме царило неизбывное горе. Старшие Кранцы потеряли не только сына и невестку, но и внучку, до рождения которой оставалось три месяца. Ей уже выбрали имя: Алисса. Когда Чак сказал, что имя похоже на шум дождя, мама заплакала и рассмеялась одновременно.

Он навсегда это запомнил.

Конечно, он знал и других бабушку с дедушкой, ездил к ним каждое лето, но не воспринимал их как близких, родных людей. Для него они оставались по сути чужими. Когда он стал сиротой, они часто звонили, справлялись, как у него дела, как учеба, и он продолжал ездить к ним летом; Сара (она же бобэ, она же бабуля) сопровождала его в самолете. Но мамины родители все равно оставались для Чака почти незнакомцами, чужестранцами из Оклахомы. Они присылали ему подарки на день рождения и на Рождество – особенно на Рождество, потому что бабуля с дедулей его не справляли, – но не играли особенной роли в жизни Чака, как школьные учителя, которые меняются каждый год, когда ты переходишь в следующий класс.

Чак первым снял метафорический траур и тем самым помог своим бабушке с дедушкой (старым, да, но не древним) справиться с их собственным горем. Когда ему было десять, бабуля с дедулей свозили его в Диснейуорлд. Они сняли двухкомнатный номер в гостинице, ночью дверь между смежными комнатами стояла открытой, и Чак лишь однажды услышал, как бабушка плачет. В основном в ту поездку они веселились.

По возвращении домой они сохранили часть этого радостного настроения. Чак все чаще стал слышать, как бабушка напевает, занимаясь делами на кухне, а иногда поет в голос под радио. После аварии, в которой погибли родители Чака, Кранцы питались в основном едой навынос (а дедуля еще забивал все контейнеры для вторсырья бутылками из-под «Будвайзера»), но после поездки в Диснейуорлд бабуля вновь начала готовить. И кормить внука правильной домашней едой, от которой прежде тощий мальчик быстро набрал вес.

За готовкой ей нравилось слушать рок-н-ролл. Чак втайне считал, что бабуля слегка старовата для такой музыки, но она явно ее любила. Когда Чак заходил в кухню в надежде разжиться печеньем или сделать себе бутерброд с белым хлебом и коричневым сахаром, бабуля нередко протягивала ему руки и щелкала пальцами.

– Потанцуй со мной, Генри, – говорила она.

Его звали Чаком, не Генри, но обычно он не отказывался потанцевать с бабушкой. Она научила его джиттербагу и еще нескольким быстрым танцам. Она говорила, что есть еще много разных движений и танцев, но она не сумеет их изобразить, с ее-то скрипучей спиной.

– Но я все равно тебе их покажу, – сказала она и однажды в субботу принесла из проката целую стопку видеокассет. «Время свинга» с Фредом Астером и Джинджер Роджерс, «Вестсайдскую историю» и фильм, ставший у Чака любимым, «Поющие под дождем», где Джин Келли танцует с фонарным столбом.

– Смотри и учись, – сказала она. – Ты прирожденный танцор.

Однажды, когда они пили холодный чай после особенно зажигательной пляски под «Higher and Higher» Джеки Уилсона, Чак спросил у бабули, какой она была в школе.

Бабушка рассмеялась:

– Я была настоящей кусит[11]. Только не говори зэйдэ, что я это сказала. Дед у нас старомодный, он не поймет.

Чак ничего не сказал дедушке.

И ни разу не поднялся в башенку.

Тогда еще нет.

Конечно, он спрашивал об этой башенке, и не раз. Что там внутри, какой открывается вид из окна, почему дверь всегда заперта? Бабушка говорила, что там нет ничего интересного, а дверь заперта потому, что пол еле держится и может вообще провалиться. Дедушка говорил то же самое и добавлял, что из окна башенки открывается вид на ближайший торговый центр, не бог весть какие красоты. Но однажды, незадолго до одиннадцатого дня рождения Чака, дедушка все-таки проговорился и сказал правду. Пусть не всю правду, но какую-то ее часть.

2

Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, это общеизвестно. А после гибели сына, невестки и не успевшей родиться внучки (Алиссы, чье имя похоже на шум дождя) Алби Кранц крепко запил. Если бы он тратил деньги не на покупку продукции «Анхойзер-Буш», а на приобретение ее акций, у него бы, наверное, набрался контрольный пакет. Он мог позволить себе тратить деньги на пиво, потому что был пенсионером, причем весьма обеспеченным пенсионером, и пребывал в черной депрессии.

После поездки в Диснейуорлд он ограничил свое потребление спиртного бокалом вина за обедом или бутылочкой пива за просмотром бейсбольного матча. По большей части. Время от времени – поначалу раз в месяц, потом раз в два месяца – дедушка Чака надирался всерьез. Всегда только дома, всегда тихо и мирно. На следующий день он ходил заторможенный и почти ничего не ел, но уже к вечеру возвращался в норму.

В один из таких запойных вечеров, когда «Янкиз» громили «Ред сокс», а Алби Чак приближался к десятой бутылке «Будвайзера», Чак снова заговорил с ним о башенке. Просто для поддержания разговора. При отставании «Соксов» на девять очков матч получался не слишком захватывающим.

– Я думаю, там из окна виден не только торговый центр, – сказал Чак.

Дедуля надолго задумался, потом взял пульт и отключил звук в телевизоре, оборвав на полуслове рекламу месячника пикапов «Форда». (Дед всегда говорил, что «Форд» расшифровывается как «Фатальная ошибка разработки и дизайна».)