наколдовать, чтобы мы опять встретились. Марк сказал, что шансов мало, но он постарается. Прикинь? У него получилось!

И тут Кир поцеловал меня. Наверное, я должна была дать ему по яйцам за такие шутки, но что-то изменилось между нами. Наша дружба после стольких лет тоски и разлуки теперь стала чем-то бо́льшим. Лео, ты скажешь, наверное, – фу, какая гадость! Я и сама бы так сказала еще вчера. Но, блин, ты же любил Мамзель, и я ни разу не сказала, как отвратительно выглядели ваши поцелуи на кухне и шуршание в соседней спальне. Хотя могла бы и подстебнуть разок-другой, чтоб не расслаблялись.

Утром меня разбудил мобильник. Я включила его буквально на минуту, и сразу посыпались сообщения о миллионе пропущенных вызовов от Лося. Пришла даже пара его эсэмэсок – сначала с угрозами, потом с попытками взывать к моей совести и, наконец, с мольбами. И тут – звонок. Блин, я, конечно, уши прижала. Номер был длинный, явно зарубежный. Это оказалась Мамзель. Живая, здоровая и злая как черт. Пожалуй, такого ушата гневных слов она не выливала на меня никогда. Кричала, что я сволочь и свинья, что я похитила брата и что меня ждут за это серьезные неприятности. Что Васек в любом случае поедет в санаторий, хочу я этого или нет. Что я всю жизнь ей испортила своим характером. Что я вся в отца, у нас, мол, таких гадов в роду не было.

Между паузой, пока она всхлипывала и рыдала в трубку, мне удалось вставить:

– Мама, послушай, это важно! Помолчи минуту. Заткнись, блин, мама, хоть на секунду! Дядя Лось – убийца. Он опасный человек, тебе надо срочно от него бежать. Он сжег заживо человека. И сожрал нашу улитку Моцареллу. Он – гребаный маньяк!

Она на секунду замолчала, а потом проговорила необычным для нее ровным и ледяным голосом:

– Мой муж ни в чем не виноват, но из-за тебя его теперь объявили в международный розыск. Это все ты! Ты ненавидишь всех нас! Ты такая же, как твой отец. Отдай мне Васю и катись к чертям собачьим! Я больше не хочу тебя знать! Ты мне больше не дочь! Зря я не послушала тогда маму. Надо было делать аборт.

На секунду мне показалось, что я огромный кит, выброшенный из воды. А в боку у меня торчит гигантское копье, и я не могу дышать.

– Даже не надейся когда-нибудь увидеть нас обоих, – кое-как прохрипела я в ответ. – Ты никогда нас не любила, я тоже больше не хочу тебя знать.

На том конце трубки была какая-то возня. Лось кричал что-то про то, что ей нельзя нервничать, потом стал орать: «Алле, Элоиза, поговори со мной, я прошу тебя!»

Я повесила трубку и упала на бок. Копье причиняло невыносимую боль, Лео. Я хрипела и ползла по песчаному берегу, понимая, что умираю от горя. Ничего подобного мне раньше не приходилось испытывать. Но это последнее предательство Мамзели было просто невыносимо, я никогда еще не чувствовала себя так одиноко и беспомощно. Знаю, Лео, ты скажешь, она не ведала, что творит. Возможно, так и есть, но в тот момент мне было все равно. Я схватила чертов телефон, подарок дяди Лося, и с размаху зарядила им в стену, с удовольствием наблюдая, как он разлетается вдребезги. Потом упала на пол и стала бить по осколкам кулаком, хотя острые куски пластмассы вонзались в кожу и ранили до крови. Я каталась по полу и орала как раненое животное, потому что мой кит медленно умирал. Силы покидали меня, Лео. Я обещала тебе быть сильной, но, блин-трамплин, что все это значит? Если этот мир такой жестокий, то на фига вообще жить?

– Лися, что ты кричишь?

В дверях стоял насмерть перепуганный братишка, и мой кит стал по-быстрому отгребать обратно в море, все еще морщась от невыносимой боли. Но я не могла успокоиться, сидела, обхватив колени, и орала во весь голос. И тут Васек стал строгим, как наш учитель физкультуры Гаврила Петрович. Он в упор посмотрел на меня и на чистом русском языке проговорил: «Тантрум – раз, тантрум – два, тантрум – три». И везде были все буквы, Лео. Даже чертова буква «Р», о которой я даже мечтать не могла. Все буквы Т-А-Н-Т-Р-У-М, все до единой. Мой брат заговорил, он перестал бормотать на языке касаток, когда только я его понимала. Теперь все у нас должно быть хорошо. Я заплакала и обняла его.

– Лиса, не плачь, я люблю тебя!

И снова все буквы, Лео! Все до единой! Как жаль, что ты не слышал.

Я рассказала Киру, что нам теперь домой путь заказан. Мамзель с Лосем оказались заодно, либо он так запудрил ей мозги, что разговаривать с ней просто бесполезно. Короче, мы решили ехать в город, а оттуда на поезде – к бабушке Тимиридни на юг.

– Ты поедешь с нами, Кир? Бабуля добрая, она всех примет. Она же родственница дяди Лео. А он был очень хороший человек.

– Не надо вам туда ехать. Я слышал, там война, по телику говорили. Подожди пару дней, я что-нибудь придумаю.

– Слушай больше свой телик, там одно вранье.

– Я не пущу тебя!

– Кир, поехали с нами. Я прошу тебя, ты так мне нужен. Я не могу с тобой расстаться, мы же только недавно нашли друг друга.

Кир вдруг стал грустным-прегрустным и, отведя глаза, произнес:

– Лиса, прости, я не могу. Это разобьет ей сердце. Моей матери. Я же у нее один на свете. Я не могу вот так ее бросить. Я закончу учебу и найду тебя. И мы поженимся. Что скажешь? Ты не обидишься на меня?

Мне снова стало невыносимо грустно, мир словно рушился у меня на глазах, разлетаясь на миллиард пластиковых кусочков, как мой мобильный об стену. Но я понимала Кира. Если бы у меня была такая мама, я бы сделала точно так же. Поэтому я ответила в его стиле:

– Ты че, дурак, что ли?

Мы быстро собрались и через час уже были на Финляндском вокзале. Кир решил проводить нас до города.

– Слышь, Лиса, прежде чем ты уедешь, давай заскочим к тетя Ясе. Я хочу кое-что разъяснить. А вдруг твой отчим и правда не виноват? Может, это была случайность или что-то в этом роде. Я вспомнил, как Ярославна говорила маме о том, что люди неправильно все поняли. И потом, тебе самой не любопытно узнать про капсулы времени? Что-то подсказывает мне, что Костров оставил после себя