У него еще оставалось немного свободного времени, поэтому он оставил свой багаж в камере хранения и отправился пешком по Бедфорд-стрит в сторону ближайшей церкви. Здесь Стефан стал блуждать среди множества могильных камней и заглянул в окно церкви, мечтая о том событии, что, скорее всего, состоится здесь, у алтаря, в будущем месяце. Он повернул прочь и поднялся на Хоу[60], созерцая величественную морскую гладь и огромный мыс, но не различая ни одной особенности удивительного вида, что открывался его глазам. Перед его взором все еще стояла внутренняя перспектива – событие, которое, как он надеялся, произойдет в той самой церкви. Ширь бухты Саунд, Волнорез[61], маяк на далеких Эддистоунских скалах[62], темный поток кораблей, бригов, барок и шхун, которые или плыли спокойно, или скользили по волнам, совершая едва уловимые движения, – все это тогда казалось ему сном, а воображаемое событие было реальностью.

Вскоре Стефан спустился вниз с холма Хоу и вернулся на железнодорожную станцию. Он взял в кассе свой билет и сел в поезд, идущий до Лондона.

В тот день в энделстоунском пасторском доме утомительно долго тянулось время. Ни отец, ни дочь не перемолвились и словом между собою касательно отъезда Стефана. В обращении мистера Суонкорта с нею явно чувствовалась доброта, вызванная виной и происходившая от дурных опасений, что его обвиняли справедливо за некие поступки прежних лет.

Возможно, оттого, что им недостает способности сразу оценить ситуацию в целом, или же благодаря их природному дару к некоторым видам стоицизма, но в критических ситуациях голова у женщины остается холоднее, чем у мужчины, однако проявляется это в пассивной форме. Возможно, если говорить о положении Эльфриды, по крайней мере, то была слепота по отношению к более значительным и непредвиденным обстоятельствам будущего, которое она сама же себе уготовила, и это позволило ей спокойным голосом спросить отца, даст ли он ей выходной в ближайшее время, чтобы совершить путешествие до Сент-Лансеса, а оттуда – в Плимут.

До этого она одна ездила в Плимут всего единожды, и это ей дозволили, поскольку в противном случае вышло бы неминуемое затруднение. Ей же самой, так как она выросла в деревне и была хорошей, если не сказать – отчаянной, наездницей, доставило подлинное удовольствие ехать легким галопом, когда рядом с нею не было и намека на сопровождающего, более четырнадцати – шестнадцати миль по трудной дороге, пролегающей между ее домом и Сент-Лансесом, а потом поставить лошадь в конюшню и ехать оставшуюся часть пути на поезде, и после тем же манером возвращаться домой в тот же вечер. Тогда же было решено, что, хотя однажды она совершила это путешествие успешно, в следующий раз она отправится в путь только с сопровождающим.

Но не стоит путать Эльфриду с другими, обыкновенными девушками, что увлекаются верховой ездой. Обстоятельства ее уединенной и ограниченной жизни сделали необходимостью понимание, что разъезжать по окрестностям на лошади она должна в одиночку или вовсе не садиться в седло. Привычка вскоре сделала это для нее совершенно естественным. Ее отец, который прежде жил по-иному, не очень-то одобрял идею, что одна из Суонкортов, чья родословная прослеживается так же далеко, как нить из мотка шелковой пряжи, скачет по холмам, точно дочь простого фермера, даже несмотря на то, что у него вошло в обычай не следить за нею. Но поскольку он не мог себе позволить доставить ей постоянного сопровождающего, а обладал закоснелой привычкой перекладывать все проблемы на плечи других людей, с тем чтобы только не решать их самому, то это стало в порядке вещей. И посему в умах жителей их деревни прочно засело представление о том, что все леди ездят без сопровождающих, вот как мисс Суонкорт, за исключением тех немногих, кто время от времени приезжает с визитом к лорду Люкселлиану.

– Мне не нравится, что ты едешь в Плимут в одиночестве, а в особенности то, что ты едешь до Сент-Лансеса верхом. Почему бы не поехать в экипаже и не взять с собой слугу?

– В такой помпезности нет ничего приятного.

Присутствие Уорма не нанесло бы серьезного вреда ее планам, но она уже загорелась мыслью поехать без него.

– Когда ты собираешься ехать? – спросил у нее отец.

Она просто ответила:

– Скоро.

– Я подумаю, – сказал он.

Всего несколько дней пролетело, и Эльфрида спросила его снова. Она получила письмо от Стефана. Меж ними было условлено, что оно придет в тот день по секретному их соглашенью. В этом письме он назначал самый ранний утренний час, когда встретит ее в Плимуте. Тем временем ее отец предпринял поездку в Стратли и вернулся оттуда в невиданно жизнерадостном расположении духа. То был отличный шанс, ибо с тех пор как ее отец дал Стефану отставку, он, как правило, соглашался на маленькие уступки, чтобы избежать огромных уступок, связанных с ее отверженным возлюбленным.

– В четверг на следующей неделе я совершу поездку в необычном направлении, – сказал ее отец. – По правде говоря, я покину дом ночью раньше. Ты можешь выбрать для поездки ту же дату, поскольку слуги, полагаю, собираются свернуть и убрать ковры или что-то в этом духе. И, как я тебе уже говорил, мне не нравится, что в городе увидят тебя верхом и без сопровождающего, но поезжай, раз тебе так хочется.

Четверг следующей недели. Отец Эльфриды выбрал тот же день, что назначил Стефан как утро их свидания; и получалось, что их встреча будет примерно через пятнадцать дней после того, как он покинул Энделстоу. Пятнадцать дней – за такой короткий временной промежуток он должен был ознакомиться со всеми любопытными особенностями английского закона о бракосочетаниях.

Она невольно устремила на отца такой странный взгляд, что, когда к ней пришло осознание того, что в нем отражалось, она побледнела от стыда. Ее отец тоже выглядел смущенным. О чем же думал он сам?

То, что мистер Суонкорт заявил о намерении уехать из дому в ночь, предшествующую желанному для нее дню, казалось уникальной возможностью, словно ниспосланной высшими силами. Ее отец редко пускался в далекие путешествия, редко ночевал вне дома, исключая те случаи, когда, быть может, за ночью в дороге следовал визит в дальние края. Ну что же, она не захотела проявлять чрезмерное любопытство и не стала допытываться о причинах предоставленной ей возможности, так же как и он, что выглядело вполне естественно, не собирался давать объяснений по поводу своей поездки. Стало быть, на самом деле они не скрытничали друг с другом, хотя у них никогда не было и доверительных отношений в полном смысле этого слова. Однако дисгармония в чувствах, которые оба испытывали к Стефану, повлекла за собой отчужденность, коя на данный момент достигла такой степени, что она проявляла скрытность даже при обсуждении самых обыденных домашних тем.