— Не смей даже Думать об этом. Жизнь невозможно переделать в угоду нашим желаниям.

— Но эта мысль прочно поселилась в моем мозгу. После похорон Барб сказала, что если бы я взвалил на себя больше ответственности…

— Забудь. Выкинь из головы. Чего только не наговоришь от отчаяния и бессилия что-либо изменить. Ты и сам это прекрасно понимаешь.

Душа Кэтрин разрывалась от жалости к нему.

— Мне не следовало спрашивать, да? Но ты никогда о нем ничего не рассказывал, и в доме нет ни одной его фотографии…

Он убрал руку с ее плеча и полез в задний карман джинсов.

— Я ничего не рассказывал, потому что многие сразу начинают чувствовать себя неуютно после этого. А фотографии Элен разложила по альбомам. А я не захотел хоть что-то менять после ее смерти.

Он достал маленький альбомчик с фотографиями Криса.

— Вот это его последний школьный снимок, — показал он.

Кэтрин внимательно рассмотрела каждое фото.

— Он очень похож на тебя.

— Угу. Иногда я смотрю в зеркало на себя и вижу его щербатую улыбку или торчащий по утрам вихор. Ты — первая женщина, которая поняла мою тоску оставшегося одиноким отца. Остальные избегают таких тем как чумы.

Он положил фотографии на ночной столик.

— Как же так вышло, что никто не заполучил такой бриллиант в свои руки?

— Наверное, не нашлось смельчака, которого не смутил бы выводок детишек во дворе, — засмеялась Кэтрин.

— Ошибаешься. У тебя просто нет времени на кавалеров. Уж я-то знаю твой график, начиная с прибытия громогласной Хилари в шесть утра и до самого позднего вечера. Какая уж тут может быть личная жизнь?

— Больше тебе не придется мучиться из-за нашей ранней пташки. Мама Хилари ожидает двойню, и доктор велел ей уволиться с работы. Возможно, малышка больше не вернется под мое крылышко.

— Поэтому ты так рьяно принялась печатать?

— Частично поэтому. Когда селишься далеко от города, то труднее найти клиентов. В Лансинге предложений было столько, что многим приходилось отказывать.

— А теперь у тебя завелся сосед, сладить с которым сложнее, чем с семнадцатью малышами.

Она рассмеялась и начала медленно отодвигаться.

— Мне ли не знать этого? Уже поздно. Пожалуй, пора пожелать друг другу спокойной ночи.

Он снова притянул ее к себе.

— Нет. Еще рано.

— Не забывай, что у тебя завтра утром деловая встреча.

— Это займет всего пару часов. Вот что. Давай встретимся за ленчем. Сначала ты отоспишься. Потом сходишь в бассейн или займешься чем-нибудь еще. Устрой себе маленький праздник, ладно?

— Отлично.

Он бросил взгляд на подушку.

— Ты не проголодалась? Могу пожертвовать своими шоколадками.

Кэтрин, быстро развернув одну плитку, протянула ему.

— Не могу, — отказался он, покрепче стиснув ее. — У меня руки заняты.

Весело улыбнувшись, она поднесла плитку прямо к его губам.

— Так лучше?

Он слизнул шоколад с ее пальцев.

— Мм… — произнес он с полным ртом. — Сказочно вкусно.

Мягкие губы и язык коснулись ее губ. Кэтрин, мгновенно испугавшаяся столь интимного жеста, отвела глаза в сторону.

Таннер взял вторую шоколадку.

— Теперь я тебя угощу.

Он не сводил с Кэтрин глаз. И видел ее нерешительность. Ей надо было помочь раскрепоститься, не бояться своей женской природы.

Протягивая ей шоколад, он продолжал наблюдать. Желание захлестывало ее, глаза призывно блестели, тело дрожало под его рукой.

— Ну же, еще кусочек, — уговаривал он. — Еще никому не повредило на ночь что-нибудь сладкое. Я мог бы, конечно, предложить и кое-что получше, заменив собой шоколадку на твоей подушке.

— Я в этом никогда и не сомневалась.

* * *

Кэтрин еще долго смотрела на бухту, после того как Покинула его комнату. Днем вода поражала чистотой и сине-зеленым цветом. Ночью же казалась черной тревожной массой. Никогда еще с такой силой она не ощущала своего одиночества.

Бросив робкий взгляд на дверь в соседнюю комнату, она вздохнула. Наверное, он уже уснул. И ей давно пора под одеяло. Но почему-то она медлила.

Она снова посмотрела на дверь. За ней был Таннер. Умница и сама нежность. Обожающий совершать возмутительные поступки. Мужчина, прокравшийся в ее сердце и нарушивший ее покой. Измучивший ее. Купивший ей розовый комбинезон и сумевший заставить носить его.

Она не планировала подходить к этой двери. Просто взяла и подошла.

Первый стук был робким, едва слышным, второй — более уверенным.

Единственное, что удивило ее, когда он распахнул дверь, это то, что он был мокрым. На нем было полотенце, обернутое вокруг бедер. Вторым он пытался вытереть волосы.

— Э-э… — замялась Кэтрин, уставясь на его голую грудь. — Я… подумала, что задолжала тебе одну из своей пары, — наконец пробормотала она и протянула ему шоколадку.

Он улыбнулся, вокруг глаз тут же собрались веселые морщинки.

— Не спится?

— Слишком тихо. Слышно даже, как разговаривают в холле. А как здесь, в Траверсе, насчет преступности?

Он засмеялся.

— Ты в полной безопасности. Я рядом. Мы можем даже ради твоего спокойствия оставить эту дверь открытой. И вот что, — сказал он, проходя к ней в комнату, — ты заснешь гораздо быстрее, если выключишь эту лампу. — Таннер погасил свет, а потом прошел к окну и задернул шторы.

— Если хочешь утром поспать, то лучше, чтобы солнце не разбудило тебя раньше, чем следует. Ты ведь догадалась вывесить табличку "Не беспокоить"? — Она кивнула. — Ну, тогда все в порядке. Осталось лишь одно, без чего никак нельзя, — поцелуй на ночь.

Она возбужденно втянула в себя воздух и опьянела от него.

Близость Таннера придавала храбрости. Руки и ноги у нее дрожали — то ли от внутренней борьбы, то ли от невыносимой жажды мужской ласки.

Таннер и не думал спрашивать разрешения. И поцелуй его дышал нежностью и страстью.

Она была желанна. Ну, значит, так тому и быть, промелькнуло у нее в голове. Имеет ли смысл сражаться с чувством, древним, как само человечество? Почему она изо всех сил сопротивляется тому, чего жаждет всей душой? Можно же хоть недолго побыть в его объятиях?

Только одну ночь. Только эту ночь.

— Я хочу тебя, Кэтрин, — прошептал он прямо в ее губы. Затем склонил голову и, найдя языком чувствительное местечко за ушком, нежно лизнул его. — Я уговариваю себя, что не стоит торопить события. Надо дать тебе время. Но… Он уткнулся губами в ее волосы. — К черту этот здравый смысл, — страстно зашептал он. — Я так хочу тебя!