– Выиграть такое пари, – заметил Фолкерк, – все равно что унести домой обрезки с бритмилы.

Селена засмеялась, а Длинный спросил, что такое бритмила, и Селена ответила, что это еврейский обряд обрезания. Длинный повел себя вполне достойно. Тоже засмеялся и сказал:

– Хорошая шутка, надо запомнить.

Фолкерк тут же пожалел о своих словах. Дело не в том, что он мог обидеть Франкфурта, на чувства Длинного ему насрать, но эта шутка похожа на панибратство. Еще подумают, что они с Фолкерком одного поля ягода. А это не так. Он единственный в своем роде. Лучше их всех, лучше всей этой безликой черни. Фолкерк понял это двадцать один год назад, когда ему исполнилось пятнадцать. Когда он убил одноклассника и это сошло ему с рук. Более того, он не привлек к себе ни малейшего подозрения.

Не сказав больше ни слова, он вышел из дома на колесах и направился к стоявшему рядом «субурбану». За рулем сидел Винс Кэнкер, на пассажирском сиденье – Луис Вонг. Оба жевали сэндвичи из лавки мясных деликатесов и запивали их пивом.

– Будем прессовать Колтрейна, – сказал Фолкерк, скользнув на заднее сиденье. – Но не прямо сейчас. Через несколько часов. Давайте доедайте. Нужно собрать ударную группу. Возьмем эту сволочь в самый неожиданный момент. После полуночи, когда будет спать.

Кэнкер – туловище как у рядового бойца мафии, а физиономия жестче пресса на автосвалке – свято верил, что в нем тлеют телепатические способности и в один прекрасный день из этой искры возгорится яркое пламя. Он сказал:

– Тут такое дело, шеф. Я слышал что-то вроде голоса с того света, ну и он типа говорит: «Сегодня ночью настанет тот час, когда вы найдете ключ».

– Ты и раньше голоса слышал, – пробурчал Вонг с набитым ртом.

– Но не этот. Этот новый.

– Ты его узнал?

– Он совсем тихий был. По-моему, это мать говорила.

– Твоя мать? Она что, умерла?

– Ну а сам-то как думаешь? Ясно, умерла, раз говорит с того света.

– А что ты молчал? Когда это она умерла?

– Неделю назад. Хреновое дело эти опиаты.

– Перестаралась, значит. Что тут скажешь, горе в семье. Мои соболезнования.

– Как есть, так есть. Она ни в чем меры не знала.

– Прикинь, всего неделю как в загробном мире – и уже с тобой разговаривает.

– Она говорливая была, хрен заткнешь. Таких и могила не исправит.

Захватив ключ, Фолкерк станет не только первейшим богачом на планете, но и диктатором, каких свет не видывал. Первым делом он объявит дебилов вне закона, и разговоры вроде этого, про мать Кэнкера, будут караться смертной казнью.

В рыже-коричневом сиянии заходящего солнца тени рослых пальм тянулись к востоку, туда, откуда приходит ночь, словно приветствуя тьму черными силуэтами крон.

Мишель Колтрейн с гитарой в руках сидела в кресле-качалке на веранде бунгало из песчаника. Она наигрывала песню, которую сочинила много лет назад, мечтая о славе и богатстве, когда еще не понимала, что ни деньги, ни всеобщее признание не гарантируют счастья. Счастье не купить за горшок золотых монет. Откровение это нехитрое, но Мишель дорого за него заплатила.

Теперь она зарабатывала на жизнь, обучая других игре на гитаре и пианино, а три раза в неделю выступала в прибрежном баре-ресторане «У Джонни». Прибрежным его можно было назвать лишь с натяжкой: заведение располагалось в квартале от пляжа, из его окон не было видно океана, и теперь оно принадлежало человеку по имени Норман (тот выкупил его у Джонни лет двадцать назад). Сцены для выступлений там не было, лишь уголок между баром и залом ресторана. Мишель играла там не для того, чтобы раскочегарить толпу. Ее обязанностью было лишь обеспечить негромкий музыкальный фон, располагающий к приему пищи. Исполняла она в основном мелодии других композиторов, на которых разбогатели знаменитые музыканты, хотя пару раз за вечер вставляла в сет что-нибудь свое. Играть на публике было приятно, пусть даже в конце выступления в банке для чаевых оказывались лишь долларовые бумажки, ни одной пятерки или десятки.

В этот теплый апрельский вечер Мишель ждала в гости джентльмена, которого пригласила на ужин. Никакой романтики, просто дружба. В любом случае Мишель вот уже семь лет не делила ни с кем постель, и это было осознанное решение. Она понимала, что физическая близость не поможет ей справиться с горем и одиночеством. Наоборот, лишь усложнит положение вещей.

Рыже-коричневый свет на востоке стал пурпурным, а на западе – малиновым. В обрамленном дубами переулке появился тучный взъерошенный мужчина с прямой осанкой и гордо поднятой седовласой головой. Шагал он уверенно и в то же время бойко, словно мудрый и всеми любимый директор школы из фильма «До свиданья, мистер Чипс». Галстук-бабочка в горошек не подходил к полосатой рубашке, но мужчина носил этот ансамбль столь непринужденно, что всякому было ясно: седой нарочно выбрал такое броское разноцветие, чтобы подчеркнуть собственную чудаковатость.

Прошагав по дорожке, мужчина одолел три или четыре ступеньки, ведущие на веранду, остановился и посмотрел на Мишель. Взгляд у него был восхищенный, но слегка недоумевающий. Примерно минуту мужчина слушал песню, а потом сказал:

– Очевидно, вы сочинили ее в самом начале творческого пути. Очаровательная вещица, очень энергичная, но ей не хватает изящества и смысловой наполненности.

Петь с улыбкой на лице стало невозможно, но Мишель продолжала играть на гитаре, а мужчина тем временем завершал свой критический отзыв:

– Будь мне четырнадцать лет, я бы завороженно слушал ее снова и снова. Но мне шестьдесят четыре, и в душе я даже старше своего возраста, поэтому умоляю: пощадите. Не нужно подростковых песенок. Не хочу разочаровываться в вашем таланте.

Мишель встала и прислонила гитару к креслу-качалке:

– Эд, вы просто невероятный субъект.

– Таково мое кредо, – заверил ее Эд, и они обнялись.

Хотя Эд Каспер приходил к Мишель вот уже почти год и они крепко сдружились, иногда – например, сейчас – она задумывалась, стоило ли подпускать к себе человека, живущего в палатке, в лесу за переулком Тенистого Ущелья. Человека, которому приходится ежедневно ходить в город, чтобы помыться в общественной душевой.

Эд, конечно же, был не из тех бездомных, что профукали крышу над головой из-за злоупотребления алкоголем, не страдал от психических заболеваний, вызванных наркотиками. Он не был ни бездельником, потерявшим все из-за собственной лени, ни жалким бродягой, обреченным на бедность из-за скудного интеллекта. Короче говоря, Эд был выдающийся бездомный. В судьбе его случилось некое загадочное событие, после чего Эд отмахнулся от честолюбия, утратил веру в будущее и решил жить безмятежной жизнью без оглядки на часы, амбиции и деловые встречи.