Почему не могли взять след сейчас и вернуть мне моего Гришу?

Почему? Почему, бл*дь?

Неподконтрольно и глубоко бушевали во мне боль и ярость, а телефон намертво зажатый в моей руке словно шептал "Ты снова проиграла!".

Снова… Проиграла…

Титаническим усилием воли я заставила себя успокоиться. Мне было неприятно, что я рассыпалась на глазах у всех, ведь когда-то я давала себе обещание страдать молча и в гордом одиночестве, но сделанного было уже не изменить: звонок Коппеля и предшествовавшие ему события нанесли ущерб и с этим нужно было как-то… что-то…

– Тебе лучше пока остаться здесь, – бесцветным голосом выдавила я, повернувшись к волчице. – Хотя бы до темноты. И позвони своим. Пусть они тебя встретят.

Красивое лицо волчицы было непроницаемым, и она мне не ответила, что было не очень хорошим знаком. Деньги, которые я бросила на стол, когда позвонил Коппель, она так и не взяла.

Может, она и не догадалась, что мои счета теперь были недоступными, и заплатить ей в полном объеме я не могла, но из моего разговора с Коппелем разве что глухой или совершенно тупой не сделал бы вывод, что я, как Яна и выразилась, вляпалась в полное дерьмо, а из-за слежки за мной под удар попала и она со своим ребенком, которых еще и приняли за меня и Никиту.

Да уж… Лучшего способа наладить с ней контакт было и не придумать!

Ну, и пошла она! Вообще все пошло!

Оставаться в кабинете я смысла не видела и, отдав Алеше телефон, разве что чудом не треснувший в моей руке, я ушла в детскую, но у ее двери остановилась и прижалась к ней лбом. Кожа горела, а внутри разверзлась ледяная бездна – пустынная и одинокая, сухая и отчаянная, раненная и разочарованная, уставшая и беспросветная.

Я была по уши в дерьме и тонула в нем, как в болоте. Коппель сегодня это четко прояснил.

Он не просто хотел, чтобы я страдала. Он хотел мои страдания контролировать. И у него это получалось: Гриша был у него, сама я была в розыске, деньги были недоступны, а побег… Побег уже не казался спасительным решением.

Я приложила ладонь к казалось ожившему ранению под грудью и надавила на него, ощутив несуществовавшую в нем серебряную пулю.

Смерть Коппеля – вот что было решением всего.

Одна пуля. Одна жизнь. Одна смерть.

Все. Точка.

Когда я вошла в детскую, Никита не спал, выкаблучиваясь в кроватке и что-то чирикая. Ребенок Яны тоже не спал и тискал какую-то мягкую игрушку, которую дала ему Эвелина, шуршавшая чем-то в ванной.

К счастью, ей хватило ума не укладывать его с моим ребенку, а устроить на диване, стоявшем около тумбочки с подгузниками и прочей детской дребеденью.

Никита будто ждал меня и сразу же потянулся ко мне. Я не заставила его долго ждать и взяла на руки.

– Ну, привет! – прошептала я, с нежностью убрав с его лба кудряшки.

Как же мне сразу стало… Нет, не хорошо, но лучше. Намного лучше.

Наш с Гришей сын: мое лекарство, моя сила, моя слабость.

– Ты не голоден? – спросила я, нежно потирая кончиком пальца пухлые щечки Никиты.

Он сразу заулыбался, демонстрируя очаровательные ямочки, и так вдумчиво посмотрел на меня. Также, как его отец.

Я со свистом втянула воздух, продавливая комок, сжавший горло. Тот хруст… Что это было? Палец? Рука? Нога?

– Я могу его покормить.

Я сцепила зубы, сдерживая рвавшуюся наружу боль и искоса взглянула на Яну, вошедшую в детскую.

Ее предложение, смешавшись со все еще звучавшими у меня в голове хрустом и хрипом, почти вызвало тошноту, и назвать его любезным или хотя бы милым я никак не могла.

Отчасти я ей завидовала: мне очень нравилось кормить своего малыша грудью, и по этим минутам удивительного и такого естественного единения с ним я тосковала, тем более, что я перестала так кормить его отнюдь не по своему желанию.

– Спасибо, но мы откажемся, – сдержанно ответила я, вернув взгляд на Никиту, нисколько не заинтересовавшегося ее предложением или запахом, но причмокнувшим в знак того, что кушать он все-таки хотел.

– Эвелина! – позвала я. Она тут же выглянула из ванной. – Мы пойдем покушаем, – предупредила я, избегая ее взгляда. Хорошо, что она не слышала… Как хрипел ее ребенок.

– Хорошо, Кирочка! – улыбнулась она и подозрительно взглянула на Яну. – Идите, конечно!

Вместе с сыном я прошла на кухню. Роза уже суетилась с детским пюре, параллельно присматривая за запекавшейся в духовке рыбой. С ума сойти: время-то уже подошло к ужину!

По крайней мере, он был, как и продукты, и детское питание на ближайшие несколько дней. Хоть об этом мне пока не приходилось волноваться сверх меры.

– Спасибо, Роза! – поблагодарила я и поудобнее устроила Никиту на руках.

Старая волчица приободрила меня улыбкой из области "ты во всем разберешься" и ушла, наверное, снова гонять ребят за то, что они поразбрасывали в прихожей и вообще везде, где только можно было, крошки и прочий съедобный мусор.

Чисто из любопытства: а куда они девали окурки?

Любуясь тем, как сын с аппетитом кушал и напитываясь его близостью, я пыталась снова собраться с мыслями и выдавить из головы Гришин душераздирающий хрип, оставив лишь его положительную сторону – он был жив, но недвусмысленное присутствие последовавшей со мной еще и на кухню Яны, ощущение взгляда которой начинало меня выбесивать, не давало мне этого сделать в полной мере.

– Говори уже, – выдавила я, собирая ложечкой пюре с подбородка Никиты.

– А что говорить? – вопросом на вопрос ответила мне волчица, лениво прислонившись к столешнице.

Ее сын уже кормился у ее оголенной груди, и мне снова стало не по себе. Вот она обратная сторона криминала: молочные сиськи и детское пюре. Красота, бл*дь! Красота!

– Ты сама прекрасно знаешь, что я хочу от тебя услышать, – добавила Яна.

– Я не звала тебя в гости и не моя вина в том, что тебе приняли за меня, – ответила я.

– Верно, но… – Яна подошла и села за стол напротив меня. – Разве я не заслуживаю хоть каких-то объяснений? – с намеком на вызов спросила она.

– Не строй из себя дурочку, – устало ответила я. – Тебе это не к лицу.

Даже если бы я хотела пооткровенничать с ней, то просто не смогла бы произносить слова, описывающие то, что происходило.

Все продолжало рушиться на глазах: мои действия не приносили результата, а я никак не могла обдумать, что делать дальше.

Я легко добралась до Дамира и Артура, которые ничего не знали. Егор… Егор думаю все-таки что-то знал. Вряд ли существенное, но Коппель, предугадав мой шаг, опередил меня, увидев в убийстве моего бывшего еще и выгоду в виде изоляции для меня, что не могло не навести меня на мысль, что он знал, что ночью я ездила на встречу с Яной, личностью не безызвестной и по утверждению Алеши дорогостоящей.