Результатом хозяйствования пожилого сталкера стали трехлитровая банка соленых огурцов, консервированная килька в томате, пачка галет и маленькая, на двести пятьдесят грамм бутылка с этикеткой, на которой красовалась надпись: «Водка русская», продублированная на английском языке. Интересно, зачем в невыездном и невъездном СССР штамповали на «чекушках» двуязычные надписи? Типа, чтоб показать, мол, на экспорт сделано, продукция высшего качества? Может быть, может быть. Сейчас это уже не узнать наверняка, можно только догадываться.

– Не маловато будет на пятерых-то? – нахально осведомился Хащщ, покосившись на бутылку и нехитрую снедь.

– Маловато, – согласился я, нагибаясь за своим рюкзаком, который поставил рядом со своим стулом.

– Ты не суетись, Снайпер, – одернул меня хозяин схрона. – Сейчас вот тарелки со стаканами расставлю, а там посмотрим, хватит на всех еды и выпивки или нет.

Покончив с сервировкой стола, лесник уселся во главе него и достал из своего поясного подсумка большую кружку, которую я заприметил еще в его доме. В нее пожилой сталкер вылил содержимое «чекушки», после чего сказал:

– А теперь подставляйте стаканы.

Я помнил, что в кружке лесника не кончалась вода, но сейчас удивился вторично: из нее лесник разлил водку в пять стаканов, наполнив их до краев, и при этом кружка осталась полной.

– Крутой артефакт, – уважительно кивнул Хащщ. – Даже боюсь представить его цену.

– Неплохой, – кивнул лесник. – Только не подведи я воду вон в ту трубу, что над столом проходит, сейчас бы материал для водки эта кружка брала б из нас с вами. Я ее возле мертвого сталкера нашел, полную чистого спирта. Видать, ловец удачи был из тех, кто спиртягу умеет хлестать как не в себя – и не столько, сколько сможет, а столько, сколько есть. Ну и переработала кружка всю воду его организма в спирт. В общем, упокой его Зона.

– М-да, – протянул я. – Известное свойство всех артов Зоны: если он дает плюс, то непременно к нему пристегивается и неслабый минус. Причем смертоносный.

– И в жизни так, – кивнул лесник. – Однозначно хорошо никогда не бывает. И если пришла к тебе удача, не зевай, потому что за ее спиной всегда беда прячется. Поэтому главное для сталкера – не расслабляться и всегда помнить о том, что он в Зоне находится. Где бы ты ни был – здесь, на зараженной земле, или далеко за кордоном, постоянно помнить надобно: Зона всегда рядом, даже если ты уверен, что сумел убежать от нее.

– Прям целый закон лесника, – усмехнулся я. – За него и выпить не грех. Но – потом. После того, как помянем тех, кто ушел, спасая нас от смерти. Давайте ничего говорить не будем, а просто помолчим. Вспомним о них так, будто они сидят здесь, с нами за одним столом.

– Надеюсь, так оно и будет когда-нибудь, – негромко произнес Рудик. – Не зря ж ты, Снайпер, те гильзы хранишь…

– И я тоже надеюсь, – тихо сказал я. А может, подумал. Не знаю. Просто больно уж ярко представилось мне, что вон там, на кровати, держась за руки, сидят Фыф с Настей, на краешке массивной тумбочки осторожно, боясь раздавить ее своим весом, примостился Харон, а у порога, вывалив наружу длинный язык и довольно скалясь зубастой пастью, сидит Вася, к которому, словно к домашнему медведю, прислонилась Рут и чешет его загривок, улыбаясь мне…

И в тот момент я себе поклялся: когда-нибудь всё это будет. Я ж такой – что решил, сделаю обязательно. Даже если придется для этого совершить невозможное. Даже если сдохнуть нужно будет – сдохну, мне не впервой. Главное, чтоб друзья мои вернулись, чтобы жили они и радовались жизни. Мне же оно не обязательно, с радостью от существования на этой земле у меня вечная проблема. Когда ты понял, что есть у тебя Предназначение, радость уходит куда-то, и живешь ты уже не ради удовольствия, а исключительно следуя своему Пути. Плохо ли это, хорошо – не знаю. Но зато умирать не страшно. Тем более, когда точно знаешь, ради чего готов умереть…

– Снайпер!

Хлопок Хащща по плечу вывел меня из задумчивости.

– Ну что, за тех, кого Зона забрала? Не чокаясь.

– За них.

Стаканами я водку хлебать не умею, поэтому, отпив немного, поставил посуду на стол и закусил огурцом. А вот Хащщ свою дозу как за себя закинул. Вот уж не думал, что ктулху к алкоголю неравнодушны. И, что самое удивительное, Лютый, которому, как я думал, налили просто для проформы, чтоб не обидеть думающее существо, поставив передние лапы на стол, вылакал полстакана. Офигеть – не встать, где только научился…

Рудик сидел, выпучив глаза, – видать, хватанул лишнего с непривычки. Лесник же, легко махнув свою дозу до дна, теперь выкладывал из своей артефактной кружки кильку на алюминиевые тарелки. Над столом повис знакомый с детства рыбно-томатный запах. Когда же тарелки оказались наполовину наполнены рыбой, лесник, опустошив кружку, быстро закинул в нее тушенку из открытой банки.

В результате этих нехитрых манипуляций у каждого из нас в тарелке оказалась рыбно-мясная гора, при виде которой любого диетолога хватил бы сердечный приступ. А любой сталкер, мечтающий о том, чтобы пожрать чего-нибудь хорошего, слюнями бы захлебнулся. Ибо в Зоне качественная тушенка и не прогорклая консервированная рыба есть самый лучший деликатес.

Какое-то время над столом слышалось лишь ожесточенное чавканье. Оно и понятно – после эдаких приключений организм требовал подпитки, причем сытной, желательно вкусной, и чтоб было ее вдосталь. Все три составляющих имелись в наличии, и все присутствующие отдавали должное простой сталкерской пище.

– Ну что, теперь за нас, – отвалившись от тарелки, предложил Хащщ, уверенно взявший на себя роль тамады. При этом он выразительно покосился на кружку лесника.

Тот спорить не стал. Перед тем, как вытряхнуть консервированную кильку в свою самобранку, последнюю дозу водки он вылил в поллитровую стеклянную банку. И сейчас просто перелил ее обратно.

Когда стаканы наполнились, ктулху, степенно огладив бороду, состоящую из лицевых щупалец, произнес:

– За тех, кто сумел выжить в Зоне. За нас, друзья. И за победу над «мусорщиками».

Ну, за такое грех было не выпить.

Потом был тост за оружие – чтоб не подводило никогда и всегда находилось под рукою в нужный момент. Потом за мутантов и хомо, которые могут и умеют дружить – то есть за дружбу в целом. Потом раздался стук. Это Рудик, не привыкший к таким дозам алкоголя, рухнул со стула на пол. Но это никого не смутило. Слабого организмом друга Хащщ поднял и отнес на койку, куда и сложил по возможности аккуратно. Хорошо, что мимо не промахнулся, ибо ктулху уже пошатывало.

Вернувшись, Хащщ сказал, что еще не пили за женщин. Тех, что любят и ждут. А если таковых нет у нас пока что, то за тех, что еще непременно нам встретятся для того, чтобы любить и ждать. Гад этот ктулху. Такие тосты задвигает, за которые ну прям нельзя не выпить. Но от последнего я слегка протрезвел. Ибо вспомнил. О женщинах. То, что вспоминать себе запретил. Поэтому я лишь пригубил ополовиненный стакан и сказал, поставив его на стол: