не смеет сказать, а дворнику; а дворник в зарод спусти да взял его куда-то убрал и стал потом с поры на поры похаживать к ней. Осень пришла, ночи темные, собрались целовальники, вси 40 человек, в кабак при празднике, выпили и затовакали. А дворник, девушник это: "Вы знаете, значит, я к купецкой дочери спать хожу" — "Ну, а как ходишь ты спать, так приведи-тко сюды". Он и сходил и вызвал, а ей хоть вопеть, а идти надоть. Вот как привел он, дак поднос положила, две рюмки на поднос, ну и бутылку вина и стала этих целовальников поить, подносить им. Подносила, а они и напились, ну да оны и заснули, и дворник заснул тоже, ну она и раздумалась: "До утра, скат, прожить, так и батюшко и вси узнают, донесут". Взяла отворила, да вино пропустила и зажгла вино, вышла в свою комнату на спокой. Поутру батюшко встает с постели и доносят ему после ночи: "Кабак у тя сгорел, 40 целовальников в одном кабаку сгорело и дворник твой сгорел". Ну и приходит он к доцери, рассмотрел он все дело: "Что, дитятко, спишь?" — говорит. "Ну, а у меня, батюшка, пригрузило меня, я не спала, спать не могла". — "Так, дитятко, у нас в кабаке 40 целовек целовальников сгорело и дворник сгорел"».

185

Ослиные уши[21]

Один цярь держал слугу и все ездил с ним вместях. У царя поросли ослиные уши и он наказывал слуге строго: «Не говори ты никому, не выноси». Слуга терпел, терпел и не мог больше выносить, вышел из терпения. Пошел он на улицу к дороге, где гуляют, возле дороги розгрёб землю и припал к земле: «Есть, — говорит, — у чяря ослиные уши, выросли, а не знать какие». Затем выросло дерево над этим местом. Ну и поехал царь со слугой прогуливаться. А это дерево царю-то и кланяется: «Есть, — гыт, — у царя ослиные уши». — «Поставь, — говорит царь, — лошадей у березы-то». Сам спрашиват: «Што березка, — говорит, — кланяется-то». А вот кланяется, говорит: «Не говори, не выноси в люди, што есть ослиные уши у цяря. Ну и я терпел, терпел да и не вытерпел, землю розгреб и шепнул, што у царя ослиные уши. А вот выросла березка так объясняется». — «Ну, — говорит, — уж если мать-земля не могла выдержать, то где же крещеному не сказать дружка дружке».

186

Старик за сто лет[22]

До сего старики того века по триста лет жили. Так чярь велел дамашникам: «Кто больше ста лет проживет, ему доносить, штобы в больницу, или куда там поспихать». Один старицёк прожил сто десять годов, так что сыну обидно казалось обделить-то его. Он и согласился с хозяйкой: держать его. Жена и говорит мужу: «Я донесу цярю, что ты на другое столетие оттягиваешь». Она ушла к чярю, а он в лес ушел, силья по путику ставить. В реку мережу опустил для рыбы на другой день, зашел в лавоцку пирожков купил, да пряницков. Пришел смотреть мережу: попала щука и окунь. И пошел на путик со щукой да с окунем, да с пряницками. По дороге пряники полагает на клоцки да на прутики, где место приберет полутце. Смотрит: мошник в пась попался. Положил он щуку в сило, окуня в пась, а этого мошника взял в мережу положил. Собрались с женой на ночлег домой. На третий день он справляется опять по путику идти и ю берет с собой: «А я посмотрю и покажу тебе, где путик да где мережи стоят». Приздынул мережу, там мошник попал. «Слава тебе, Господи! Мошника добыл». Ну, пошли в лес, а он пряницки собират в корман. «А что ты собираешь?» — «А собираю вот закуски. У Господа скоро обед будет, так это он нас на обед будет звать, а это пред обедом спускат». Пришли к силу: щука попала. «Слава те, Господи, вот щука попала!» Пришли к паси, у паси окунь. Там над лесом птица рыцит да треплется. «А это что?» — жена-то спрашивает у мужа. «Господь нас на обед к себе зовет». — «А ты пойдешь ли?» — «Да как не итти, когда меня чярь потребует». Ну и пошли домой. Обноцевались дома. Затым приходит от чяря повестка. «Пусь приходит не пеший да не на лошади и пусь приводит недруга и друга». Он приходит к батюшке: «Батюшка, меня, — говорит, — требует чярь, не пеш, не на лошади; велит привести недруга и друга». Поп и говорит: «Пой да свинью возьми, да жену, да собаку. Как пойдешь, свинья у тебя промеж ног будет, а по одну руку жена, по другую собака. А спросит чярь: "Кто у тебя недруг?" Ударь жену по уху, собаку ударь батогом. Как ударишь собацку, она завизжит, а ты кусоцик брось, ластиться станет. Как ударишь жену, она ругаться станет и цярю говорить на тебя». Как пришли к чарю, чарь видит, что не пеший пришел, не на лошади. «Ну, вот у меня друг».

187

Осип-царь[23]

Посадили Осипа-чяря на лошадь. Уехал он безызвестно, не знают куды. Мужицёк ходил в лес — телесна нужда — расселся. И прилитела сова-птица и рыцит, что «Осипа-чяря омманили служащие и посадили на неуцёнаго жеребца, и нету живого». А другая птица налетела, говорит: «Хоть омманили, да есть живой». Домой пришел мужик, а Осип-чярь у его уж на фатери. И поздоровались. «Что ты слышал и видел?» — говорит цярь. «А я вот росселся в лесу до ветра, прилетает сова птиця, говорит: что "Осипа-чяря омманили служащие, и нету его живого". А другая прилетела, говорит: "Хоть и омманили, да есть живой"». Обноцевался Осип-чярь и говорит поутру: «Поедем со мной в проводники». И приехал домой. Приобжился дома и собрал князей и бояр и служащих. И посадил выше всех старицка охотницка. Принапились и стали хвастать. «Чим хвастаете?» — говорит. Кто отцом похвастает, кто матерью, кто доцерью, да утварью. А старицек сидит молцит. «А ты што, — говорит чярь, — не советуешь?» Мужицек и говорит: «Пошел я в лес, расселся до ветра, прилетает сова-птица, говорит, что "Осипа-чяря омманили служащие, посадили на неуцёнаго жеребца, и нету его живого". А другая птица налетела говорит: "Хоть и омманили, да есть живой"». Тут