– Седой? – задумчиво сказал Гуров. – Нет, не приходилось сталкиваться, хотя я практически всех воров в законе знаю, если не лично, то хотя бы по их «художествам».

– Недавно его короновали, – пояснил Мукосеев. – Тоже гуляли уголовники в городе по этому поводу так, что дым стоял. А чтобы разговор у вас получился, на меня сошлитесь.

Гуров удивленно уставился на Илью Семеновича, потому что не похож был тот на человека, так тесно связанного с криминалом.

– Да не смотрите вы на меня так, – усмехнулся Мукосеев. – Я с ним дружбу не вожу. Просто я и тогда, и сейчас считаю, что за любое преступление должен отвечать человек, который его реально совершил, а не тот, на которого его повесили и еще кучу других вдобавок.

– Понятно, сам таких же взглядов придерживаюсь, – кивнул Лев Иванович. – Ну, и где же мне его найти?

– Да он по вечерам в бильярдной отпивается, я вам сейчас объясню, где это. Да, она у нас в городе одна, так что не ошибетесь, – заявил Илья Семенович и не только написал Гурову адрес, но и начертил план, как туда добраться.

– Спасибо, непременно с ним поговорю. И вот еще спросить хочу, вы после того убийства кого-нибудь из тех детей встречали? – спросил Гуров.

– Ну, на кладбище во время похорон, – ответил Мукосеев. – Мэра с семьей хоронили официально, то есть с речами и все такое. Уголовники Кнута и охрану его тоже очень пышно хоронили, даже в церкви отпевали. А вот Игнатовых с Васильевой и Шалой, не скажу, чтобы весь город в последний путь провожал, но простых людей много было, потому что понимали все, что и сами могли на их месте оказаться. Вот там-то я Лариску с Гришкой и видел.

– Так он же в армии был! – удивился Лев Иванович.

– Отпустили его на похороны матери, – объяснил Илья Семенович. – Так он над гробом ее поклялся, что жизни не пожалеет, а ее убийцу найдет и собственными руками прикончит. Вот бывает же такое! Добрую, любящую мать дети в грош не ставят, а такую беспутную, как Шалава, любят до смерти. Да и Лариска от него не отставала. В истерике билась, на гроб кидалась и в голос кричала, что убийцу матери найдет, и он пожалеет, что на свет родился.

– Да, психологическую травму она получила серьезную, – заметил Гуров.

– А! – отмахнулся Мукосеев. – Она и до этого не то чтобы совсем уже с приветом была, но очень странненькая. Не могу сказать, чтобы не от мира сего, но с заскоками. Потом она с бабушкой своей обратно уехала, не помню уж куда, но вот то, что Гришка Христом Богом эту бабку заклинал, чтобы она Генку не бросала, в детдом не отдавала, а уж он, как из армии придет, его к себе заберет, это я помню.

– Не забрал, однако, – Генка так в деревне и остался, – сообщил Лев Иванович. – А потом женился на Тамаре Игнатовой, и они уже вместе уехали. А о них вы ничего больше не слышали?

– О них – нет, а вот с Ларисой по телефону разговаривал, – сказал Мукосеев, и Гуров от неожиданности даже на стуле осел. – Да-да! Она в прокуратуру позвонила, и ей мой домашний номер телефона дали.

– И чего же она хотела от вас? – откашлявшись, спросил Лев Иванович.

И тут Мукосеев рассказал ему такое, что Гуров всерьез задумался, а потом понял, что у него появился очень убедительный аргумент, чтобы заставить Ларису быть с ним откровенной.

– Илья Семенович, не сочтите за наглость, но у меня к вам еще одна просьба: нельзя ли организовать так, чтобы я мог уголовное дело посмотреть? – попросил Гуров.

– Ну, это вы в Стародольске надолго застрянете, – усмехнулся Мукосеев. – Там же около десяти томов.

– Да я так, по диагонали просмотрю, – объяснил Гуров. – Мне просто некоторые моменты надо уточнить.

– Отчего же нет? – пожал плечами Илья Семенович. – Сейчас я Ваське позвоню.

Областной прокурор пообещал срочно поднять дело из архива, и Гуров, поблагодарив Мукосеева и за угощение, и за интересный рассказ, отправился в прокуратуру, которая находилась в соседнем с областным управлением внутренних дел здании.

Лев Иванович действительно просмотрел дело по диагонали, вычленяя для себя некоторые моменты относительно внешности Волчары: как оказалось, с коричневым пятном у него был правый глаз, а вот левый – как раз чисто-голубой, так что даже те смутные сомнения, которые были у Гурова до этого, мигом испарились. А вот фотографию Волчары Лев Иванович попросил не только отксерокопировать, но и максимально увеличить, что ему и сделали. Перекусив в служебной столовой прокуратуры, Гуров пошел в бильярдную.

В этот час она была еще довольно пуста, и только несколько любителей очень азартно, но не очень умело гоняли шары. Попросив маркера сказать Георгию Георгиевичу, что он его ждет, Лев Иванович присел в сторонке и стал равнодушно наблюдать за игрой. Ждать ему пришлось довольно долго, и он ничуть не удивился, когда вместо Седого к нему стали приближаться два накачанных парня самого уголовного вида, а сунув пальцы в нагрудный карман пиджака, включил диктофон, на который и записал всю дальнейшую, очень содержательную беседу с Седым. Закончив ее, Гуров поднялся и спокойно направился к выходу – все неприятные дела он закончил, и теперь ему осталось совершить благое дело, а их он любил как-то больше. Забрав в гостинице свою сумку, сыщик пошел на вокзал.

– Погоди-погоди! Ты, что же, думал, что наш Колька и Волчара – это один человек? – гневно воскликнул Александр, когда Гуров смолк, закончив и эту часть своего рассказа, но при этом кое о чем умолчав – ну, что делать? Любил он людям сюрпризы преподносить, вот и сейчас приберег кое-что про запас.

– Ни одной минуты, – ответил Лев Иванович и покривил душой – ну, зачем рассказывать этим людям о своих предположениях, если важен только результат.

– И почему же? Вроде все сходилось, – проговорил Виктор.

– Да потому, что Волчара никогда и ни за что, рискуя собственной жизнью, не бросился бы в огонь спасать Леонида Максимовича, как это сделал ваш друг. И потом, как я точно выяснил, у Волчары и Николая Степановича не только разные группы крови, но и разные резус-факторы: у Волчары – четвертая группа и резус отрицательный, а у Николая Степановича – вторая группа и резус положительный. И это различие между ними никакими операциями изменить невозможно. Скажу больше, еще ничего не зная о Волчаре, я побывал в больнице и выяснил все особые приметы Савельева, так вот, никаких следов пластической операции у него нет.

– Так вот почему Лариска так его ненавидела – она же его Волчарой считала, – догадался Андрей. – Вот дура-то!

– Ну да! Видела-то она его небось нечасто, да и то в детстве, – поддержал приятеля Юрий.

– Значит, если Волчара от уголовников всего год смог скрываться, а Лариска с Гришкой поженились уже много позже, то они же просто не знали, что его уже нашли и кончили, – сказал Виктор. – Оттуда-то все и пошло.

А вот Погодин, внимательно посмотрев на Льва Ивановича, покачал головой и уверенно сказал:

– Ох, темните вы что-то, Гуров! Выкладывайте, что в рукаве припасли! – Он был единственным, кто упорно продолжал обращаться ко Льву Ивановичу на «вы».