– Да вы сами присаживайтесь, – попросил Гуров суетившуюся женщину. – Скажите, как вы смогли Николая Степановича узнать – на этой фотографии все лица такие мелкие.

– Господи! – удивленно воскликнула она. – Да мать свое дитя в темноте с завязанными глазами узнает!

– И все-таки покажите мне, где он на этом снимке, – попросил Лев Иванович.

– Да вот же он! – Наталья Николаевна уверенно ткнула пальцем именно в Савельева.

– А теперь расскажите мне, какие у вашего сына были особые приметы? – продолжал Гуров.

Она медленно осела на стул и дрогнувшим голосом спросила:

– А он точно жив? А то про приметы-то обычно спрашивают, когда… – ее губы задрожали.

– Точно жив! – заверил женщину Лев Иванович. – Просто мне нужно точно знать, что это именно он, а то мало ли полных тезок на свете?

– Вот и нам так сказали, что в стране их много, когда мы письмо-то на передачу послали, а потом звонили туда, – покивала она и, подумав, стала перечислять: – Ну, глазоньки у него разные: правый – голубой, а левый – карий. Ой, сколько же ему из-за этого пережить пришлось! Его же с самого детства разноглазым дразнили! А уж в школе! Там ему вообще жизни не давали! А еще вот! – спохватилась она: – Коленька у нас мальчик добрый был, чувствительный! Как увидит, что младших обижают или над животным каким-нибудь издеваются, так у него губы начинали дрожать. И опять его дразнили из-за этого все, кому не лень. Так у него привычка появилась – верхнюю губу закусывать, чтобы незаметно было. Что еще? А вот шрам у него на левом бедре!

– Это когда его собака укусила? – уточнил Лев Иванович.

– Так вы про это знаете? – обрадовалась Наталья Николаевна и тут же горестно покачала головой: – И еще рука сломанная была – открытый перелом. А все Тимур, что б ему, паразиту! О господи! – всполошилась она. – Прости мою душу грешную! Его уж в живых давно нет, а я его все черным словом поминаю! А дело-то как было? – начала рассказывать она. – На нашей улице человек один жил, Навруз. И вот Тимур подбил Коленьку к тому в сад за яблоками полезть. И чего он полез? У нас ничуть не хуже были, а некоторые – и лучше.

– Наверное, на слабо́ его взяли, вот он и не захотел трусом выглядеть, – предположил Гуров.

– Возможно, так и было, – согласилась Наталья Николаевна. – Только на забор полезли все, а вот во двор спрыгнул один Коленька – остальные-то обратно на улицу сиганули. А у Навруза собака была – алабай. Знаете, что это такое?

– Среднеазиатская овчарка, кажется, – припомнил Гуров.

– Вот именно! – подтвердила женщина и объяснила: – Это же не собаки, а звери! Вот она на Коленьку и бросилась. Он попытался обратно на забор забраться, тут-то она его за ногу и ухватила. Коля упал и руку себе сломал. Хорошо, что Навруз все это услышал. Прибежал, увидел и сам насмерть перепугался. Он отогнал собаку, Колю на руки подхватил и в больницу понес, а потом и нам о произошедшем сообщил. Я тут же в больницу побежала, а отец у нас человек с характером – разбираться стал. В общем, выяснил он, что Тимур это все затеял и остальных мальчишек подбил так жестоко над Коленькой подшутить. Вот отец и пошел к его родителям разбираться. Выпороли тогда Тимура жесточайшим образом, а отец наш этому поганцу пригрозил, что в следующий раз он к его родителям уже ходить не будет, а собственноручно ему башку отвернет. А отец у нас такой, что слова с делом у него не расходятся. А стукнуло тогда Коленьке десять лет – Тимур-то постарше был. Вот с тех пор и стали они врагами непримиримыми. Коленька от него стал подальше держаться, да и тот его уже не цеплял по-серьезному, но дразнил постоянно, а за ним и все остальные – верховодил он среди мальчишек в нашем районе.

– Потому и друзей у Николая Степановича не было, – понял Гуров.

– Да какие уж друзья? – безрадостно проговорила Наталья Николаевна. – Со Светочкой вот он встречался, в одном классе учились, так из-за Тимура этого чертова… Господи! Ну, не могу я ничего с собой поделать! Ну как же мне его не поминать черным словом, когда из-за него у нашей семьи одни беды да горести случались?

– Значит, в том, что Николай Степанович со Светой расстался, тоже Тимур виноват? – спросил Лев Иванович.

– А кто же еще? – воскликнула она. – И ведь все у Коленьки со Светочкой хорошо было, так они дружили, так любили друг друга! Да я о лучшей жене для него, а невестки для нас с отцом и не мечтала! А тут вдруг приходит Коленька мрачнее тучи. Я к нему и так, и сяк, а он молчит. Но выпытала я у него, в конце концов, что случилось. Оказывается, сказал кто-то ему, что видел, как Света с Тимуром о чем-то тайком шушукались. Он к ней, конечно, с вопросом: о чем это таком тайном они беседовали, а она ему в ответ нагрубила. Тогда он у Тимура спросил, а тот ему в лицо рассмеялся и сказал, что Света ему в любви признавалась, потому что Коленьку, этого слабака никчемного, только из жалости и терпит. Вот после такого мне сыночек и заявил, что знать он больше Свету не хочет, и все ее фотографии порвал. А еще строго-настрого запретил мне давать ей его адрес – ему же в армию было прямо на днях уходить. Ну, проводили мы его, а Света, между прочим, за адресом ко мне и не пришла. А потом смотрю я, а она тяжелая. Ну, думаю, вот она тайна и открылась, почему Коленька о ней ничего знать не желает, видно, от Тимура-то она и нагуляла. А самого-то его вскорости в драке убили – он с детства хулиган был страшный, а потом и вовсе бандитом заделался. Короче, я к родителям Светы – ни ногой, да и они нас стороной стали обходить, а ведь раньше-то дружили, почти родней друг друга считали. Позже услышала я, что родила Света сына, да и забыта об этом – чужим человеком она нам стала. И Коленьке мы решили ничего не писать, а то вдруг сделает над собой что-нибудь. А потом встретила я ее, когда она с малышом на руках по улице шла, ему уже полгодика было. Да ведь столкнулись так, что не разойтись, прямо лицо в лицо. Я как сыночка ее увидела, так сердце зашлось – Коленькина копия, и глазки такие же. Как я ее тогда не убила, до сих пор не пойму! Орала я на нее! Что же ты, дуреха, говорю, натворила? А она сначала губы поджала, а потом не выдержала, видать, и мне в ответ: это мой сын, и только мой! И дальше пошла. Прибежала я домой, все мужу рассказала, и пошли мы к ее родителям. Тут-то вся правда про Тимурову подлость наружу и выплыла. Отец наш бушевал, кричал, что башку Тимуру отвернет. А какая башка, если тот в земле уже? Написали мы обо всем Коленьке, а в ответ ни словечка! И вообще больше от него ни одного письма не получили.

– А он и это не получил, потому что я, уж простите, но так надо было, все ваши письма к нему перечитал, – объяснил Лев Иванович. – Насколько мне известно, он не только вам, но и всем, кому только можно было, писал, чтобы узнать, что с вами случилось, потому что волновался за вас очень. А вот незадолго до демобилизации он получил письмо от какой-то Ф.М. Джулаевой…

– Фатима Максудовна, учительница его первая, – пояснила Наталья Николаевна.

– А в нем говорилось, что вся ваша семья погибла во время погрома, – закончил Гуров.

– Ох ты господи! – простонала женщина. – Это, значит, Коленька все эти годы с такой тяжестью на душе жил! Потому-то и не искал нас, что погибшими считал. Да ведь только это уже не мы были. А ведь что произошло-то? У нас там уже очень неспокойно стало, погромы, что ни ночь, происходили. Вот русские уезжать и начали. Хотя… – вздохнула она. – Какое там уезжать? Бежать, куда глаза глядят! Вот и мы понимали, что надо нам оттуда сниматься, да я все противилась, все тянула. Ну, сами рассудите! От Коленьки – ни строчки. Как он? Что он? Чего он? Неизвестно. Так куда он из армии поедет? Да только домой. А нас там нет! Ну и где нам потом друг друга искать? Но уж когда до нашей улицы добрались, поняла я, что тянуть больше нельзя. И не за себя испугалась, а за Надюшку – девчонок ведь насиловали изуверски, перед тем как убить, да за Степушку, что в пеленках лежал. Вот и сказала я отцу, что собираться нам надо. А мы с ним оба на железной дороге работали, потому-то нам и уехать было легче – помогли нам. А вот родители Светы ни за что уезжать не хотели. Уж как мы их уговаривали! Говорили, что и с отъездом поможем, да и на новом месте всем кагалом легче устраиваться будет – все не чужие вокруг. Так ведь нет! Ну никак не верили они, что такое с ними случиться может. Хорошо, хоть Светланку с нами отпустили.