То же лето. Ты на пляже в Испании. День ясный, открывается вид на побережье Марокко, и тебя осеняет – альбом Фрэнка Оушена ‘Blonde’. Как провидение. Ты нуждался в чем-то таком, сам того не понимая. Ты сразу же взял наушники, складной стул и зашагал по песку, глядя, как накатывают волны. Ты ни разу в жизни, наверное, не испытывал такого спокойствия, и, возможно, именно сейчас, на пороге между прошлым и будущим, оно тебе снова так нужно.

В этой части света солнце встает довольно поздно, и ты видишь, как звезды сменяются бледно-голубым полотном с карабкающимся по нему раскаленным белым пятнышком. Ты не взял плавок, поэтому, дослушав альбом, просто разделся и ринулся в море. Тебя окружал только шум набегающих волн. Их соль мешалась с солью твоих слез.

Снова вперед. Полгода назад. Стройная фигура, обтянутая слоями одежд. Склоненная голова. Свечи догорели, но его освещает темнота. Раннее утро. Он застыл в танце тишины. Память еще свежа. Интересно, плачет ли он, как ты тогда, – вставил в дверь ключ и разрыдался, не в силах прогнать из памяти увиденное: велосипед лежит на дороге, колеса вращаются по инерции, ждут, что велосипедист вернется. Интересно, скорбит ли, как и ты, этот добрый парень, с которым вы больше не встретитесь. Этот парень, с которым вы на пару курили косячки и растворялись в ночи под Диззи Раскала и ритм грайма. Этот парень, которого ты любил почти как брата.

Позже тем днем: весь в черно-белом, решился на встречу. Станция вниз по улице, но туда они не заявятся. Разве что в крайнем случае. Они заходят в магазинчики, алкомаркеты, химчистки, кафе навынос и забегаловки. Останавливают людей на улицах, чтобы спросить дорогу. Подойдя ближе, они молча смотрят на тебя.

В этом карибском кафе не оказалось пирожков, и ты идешь в другое заведение.

– Как дела, дорогой? – спрашивает женщина за прилавком. Ты улыбаешься, поражаясь тому, какой уют дарит знакомая интонация.

На выходе ловишь ритм – кик-кик снэйр, кик-кик снэйр. Неужели Dilla добавил реверберацию к снэйру? Или прервал его аккуратно, как в сэмпле?

Интерес к энергии и частотам сохраняется, к тому же ты всегда хотел заниматься музыкой, хотел знать, можешь ли делать то, о чем другие скажут: так и надо, так и должно быть. Друг-барабанщик зовет тебя на побережье, и вы записываете демо в студии у моря.

Первая попытка неудачна, но на второй раз вы, уже расслабившись, читаете все 64 такта. Бит вы продумали сами, так что знаете всю его плавность, скачки и паузы, и паузы вас не пугают – вы умеете ценить тишину.

Видишь свое отражение в студийном зеркале: расслаблен, без спешки, сам себе рэпер. Может, это и есть свобода?

Ты задумался о своем отношении к открытому морю. О душевных ранах и о том, почему они всегда вырываются на поверхность, даже если спрятаны под толщей океанских вод. Ты задумался о том, как перестать бередить эти раны. О том, чтобы уйти, уехать, быть где-то еще.

Тебе всегда казалось, что, открыв в воде рот, ты утонешь, но ведь если держать его закрытым, ты задохнешься. И вот ты тонешь.

Ты пришел просить прощения. Ты пришел извиниться перед ней за то, что не доверился ей в омуте. Ты пришел сказать правду.

Ты пришел, чтобы честно сказать: тебе страшно и трудно.

Опасность началась давно – и пришла к своему пику.

В случае опасности поставь ‘Solace’ Эрла Свит-шота. Когда услышишь, что свои ладони он унаследовал от бабушки, взгляни внимательно на свои.

Позвони ей. Позвони своей любимой. Вы больше не общаетесь, но ты знаешь, что можешь еще прочертить к ней линию. Ты знаешь, что вы всегда будете плакать друг о друге. Из трубки слышно ее мягкое дыхание, словно шум волн. Спроси, где сустав? Где трещина? Где перелом? Боль всегда равноценна потере – Джулиан Барнс словами Зэди Смит. Эссе о радости. Круг замкнулся.

30

Она говорит:

Всю ночь она слушала шум дождя. В такие моменты она молится, отпуская свои желания на волю. На коленях, у кровати, не с поднятой, а с опущенной головой, пытается заглянуть внутрь себя. Голос заглушает мысли. Она думала о тебе и о том, чем вы друг для друга были. Она думала о любви к тебе. Ваши сердца бились в унисон, но треснули, и кровь залила темноту, а затем они разбились, такой финал. Она и теперь часто о тебе думает. Ваши судьбы разошлись, как по швам, оставив ниточки в месте разрыва.

При каких условиях безусловная любовь рушится? Вчера она плакала о тебе. Решила поддаться слезам вместо того, чтобы понять их суть. Прошло уже несколько лет, но она всегда будет о тебе плакать.

Рану разбередило воспоминание о том, как ее увидели. Помнишь? В барбершопе. Она сидела в кресле. Она помнит, как изменилась атмосфера, когда вы вошли: присутствие женщины в таком мужском месте обязывало каждого вести себя подобающе. Но речь о другом, о том, что было после. Ты смотрел на ее отражение в зеркале, а она – на твое. Барбер на секунду остановился, чтобы сказать вам, чтобы показать вам обоим, что он заметил что-то между вами, что он увидел вас. От его взволнованной речи все вокруг улыбнулись и закивали. Что тут можно было добавить?

Язык всегда подводит нас. Ты сказал ей, что слова ненадежны, но по иронии начал писать. Но она благодарна тебе за то, что поделился с ней тем, что думаешь. Недавно она размышляла о других способах выражения помимо слов. И купила фотоаппарат, как у тебя, – старый 35-миллиметровый пленочный. Она всегда хотела снимать, а на одной выставке увидела фотографию, благодаря которой наконец решилась. Это была «Танцующая пара» Роя ДеКаравы 1956 года. Женщина в белом платье, мужчина в темном костюме. Фигуры в полутьме лишь очерчены светом. Тела прижаты друг к другу, в позе – застывший ритм. В этой фотографии она увидела вас с ней: в отражении света на женской щеке, в обхватившей стройную талию руке мужчины. В любви и доверии, запечатленных на границе соединения света и тьмы. Теперь она понимает твои слова о том, что камера в руках становится тяжелее. Увидеть человека – задача нелегкая.

Ей хочется вернуться в воспоминание о настоящем: вы в парке, сидите вдвоем на холме. Прошли годы, но твое лицо не изменилось. Закатный час пришел и