отличие от того, что уже вовсю клокотало во мне. Мама, неужели ты не понимаешь, как бестактно звучат твои вопросы?! Зачем они?! Неужели ты… — я даже похолодела от этой мысли… неужели ты и Егора рассматриваешь, как потенциальный источник денежных средств?! О господи, какой стыд…

А во взгляде Егора было легкое удивление. Мол, с какой целью интересуетесь, уважаемая?

— Не смотрите на меня так, молодой человек, — резко ответила мама. — Алеся — моя единственная дочь. Я должна быть уверена, что моя дочь будет достойно обеспечена.

Я поперхнулась чаем. Что? Что?!

— Я зарабатываю достаточно, чтобы хорошо обеспечивать Лесю, — все так же спокойно отозвался Егор. А вот Кефир воскрес из тряпичного образа, поднял голову и уставился на маму яркими желтыми газами. Он тоже, кажется, был в афиге от таких заявлений.

— У вас есть своя собственная квартира? — мама, игнорируя мой кашель и взгляд Кефира, продолжала допрос Егора.

— Конечно.

— Кто ваши родители?

— Отец — кандидат наук.

Кажется, отец — кандидат наук, слегка сбил с моей мамы ее боевой настрой к допросу. А Егор переложил кота на другую руку и взял чашку.

— Я попью чаю. С вашего позволения.

Тон «с вашего позволения» был таким, что я внезапно поняла, что Егор — тот еще тролль. Он безмятежно пил чай, Кефир затарахтел на его руках. А маменька моя пришла в себя после отца-кандидата наук. Интересно, кстати, это правда?

— А какие у вас намерения по отношению к Лесе?

Вот тут я не выдержала. Я просто не узнавала свою маму. Что это, блин, за вопросы позапрошлого века, мам? Какие, мать их, намерения?! Мама, я с этим парнем вчера в первый раз сексом занялась! Где ты выкопала эти «намерения»?!

— Мама!

— Самые серьезные.

В этот раз и приступ кашля был серьезным. Егор завозился, пытаясь освободить руку, чтобы похлопать меня по спине, но мама успела быстрее. Материнская рука несколько раз звонко шлепнула меня по спине, под нос мне сунули кружку.

— Попей чаю, Леся, — а потом мама снова обратилась к Егору: — А что значит — серьезные? Вы планируете пожениться?

Свой лимит по кашлю я исчерпала. Зато отчетливо чувствовала, что щеки наливаются таким горячим и, наверняка, красным, что того и гляди — лопнут. Я уставилась в кружку. Мне никогда в жизни не было так стыдно. Мама, что ты творишь?! Что ты говоришь такое?! У меня бухало сердце, в ушах шумело, и еще я чувствовала в себе острую потребность зареветь — знаете, вот прямо в голос. Все это свалилось на меня совершенно неожиданно. К такому вот унизительному сватовству я оказалась вообще не готова. Я даже не предполагала, что подобная сцена когда-нибудь будет в моей жизни.

— Знаете, этот вопрос мы будем обсуждать только с Лесей, — а вот голос Егора звучал абсолютно спокойно. — Когда мы примем это решение, вы, Елизавета Владимировна, будете в числе первых, кого мы поставим в известность.

Наступила тишина. А потом послышался голос матери — уже совсем не такой требовательный и инквизиторский.

— Хорошо. Я поняла. Я пойду, наверное. Леся, проводи меня.

Я, не глядя на Егора, пошла в прихожую. По дороге смахнула все же выступившие от обиды и унижения слезы. Но это было еще не все. На прощание мама вдруг обняла меня и сказала: «Кажется, он славный, Алеся».

Это стало последней каплей. Я ничего не ответила. И уж тем более не обняла в ответ. Меня сейчас всю просто так тонко нашинковали, что я никак не могла собрать себя в нечто целое. Я так и осталась стоять в прихожей, привалившись спиной к входной двери.

Пока по мою душу не пришли оба мои мужика — рыжий и русый. Оба с одинаковым встревоженным видом.

***

Вид у Леськи был совершенно измученный. А еще — растерянный и смущенный. Я догадывался, что причина этого — ее мама. Я бы даже пошутил что-нибудь на эту тему — ну потому что смешно же. Я как-то ну совсем не воспринял всерьез расспросы Елизаветы Владимировны. Все, что касается меня и Леси — касается меня и Леси. И точка. А мама — что мама? Любая нормальная мать будет переживать о том, с кем ее дочка. Да и нормальный отец — тоже. У меня в голове, как-то вдруг без предупреждения, по какой-то невероятной и непостижимой логике, возникла сначала мысль, а потом и картинка. Вот, предположим, у меня есть дочь. И что, я не буду беспокоиться о ней? Мысль о том, что у меня когда-нибудь, ну хотя бы чисто гипотетически, могут быть дети, посетила меня впервые. Я к этой мысли, разумеется, оказался совершенно не готов. Именно поэтому первая идея на эту тему была абсолютно абсурдной. Быть отцом девочки — это вообще не для слабонервных. Такая ответственность! Я, наверное, собственную дочь вообще из дома не выпущу — чтобы с ней, не дай бог, ничего плохого не случилось. На этой мысли я тряхнул головой. Так, это вообще меня куда-то не в ту степь унесло.

— Лесь… Ты чего? Что случилось? Все нормально же.

Она подняла на меня взгляд. И руки мои разошлись сами собой, приглашая. Готовые ее принять. И буквально через секунду Леся была в моих объятьях.

— Пожалуйста… — шептала она мне куда-то в шею, цепляясь за нее руками. — Пожалуйста, Егор…

Единственное, что я понимал отчетливо — что эта ситуация ранила Лесю гораздо сильнее, чем мне показалось. А про все остальное я буду понимать потом.

Я подхватил Лесю на руки и, прежде чем нести ее в комнату, повернул голову и кивнул Кефиру на ванную. Посиди там, чувак. Как мужик мужика прошу.

Кот тряхнул ушами, развернулся и, поддев лапой приоткрытую дверь ванной, скрылся за ней.

***

А потом мы лежали уже на Лесином диване. Лежали и молчали. У меня диван удобнее и чуть шире. Но и на Лесином диване нам было очень хорошо. Как вчера. Нет, круче.

Потому что Леся уже перестала стесняться совсем, одеяло валялось где-то на полу, а она лежала в моих руках голая и подсвеченная ярким солнцем.

— Все хорошо? — я потерся о Лесину щеку своей.

— Да, — отозвалась она хрипловато.

— А если честно?

Леся молчала.

— Ну, из-за чего ты так расстроилась?

— Извини, — она прерывисто вздохнула. — Так неловко вышло. Я не знаю, с чего вдруг она стала эти вопросы задавать…

— Леськ… — я все же перевернул ее за плечо к себе лицом. — Вот вообще не грузись. Все нормально. Я понимаю. Любая нормальная мать переживает,