– Я не знаю, – ответила я, опуская кисть.

– Тебе нужно написать три или четыре работы, а с твоей быстротой у тебя будет полно времени. – Она улыбнулась мне. – К тому же я думаю, что для тебя это станет хорошей целью.

– Возможно, – согласилась я с осторожной улыбкой, промывая кисти и палитру. Поблагодарив Инесс, я пошла в угловой магазин и купила багет, несколько клиньев сыра и бутылку вина на вечер, когда ко мне придет Виктор.

Когда я возвращалась домой, поднялся ветер и пригнал полчище темных туч. Я почувствовала на щеке дождевую каплю и ускорила шаг. После солнечных дней парижане, и я в том числе, испытывали аллергию к тучам. Владельцы лавок выглядывали на улицу и озабоченно глядели на небо. Прохожие застегивали куртки и кутались в шарфы.

Я перешла через улицу хотела пойти домой, но резко свернула вправо, почувствовав, что кто-то шел за мной. Конечно, там никого подозрительного не оказалось. Только старик с багетом, свернувший за угол. Я отругала себя за паранойю и все же, приближаясь к дому, перешла на легкую рысь. В вестибюле я поставила сумки на пол, с облегчением увидев господина де Гоффа на его посту.

– Простите, – сказала я, отдышавшись. – Мне… кое-что почудилось.

Кажется, я впервые увидела озабоченность на его лице.

– Конечно, это все ерунда. – Я пошла к лифту.

– Мадемуазель, – сказал он, заставив меня оглянуться. – Тот мужчина, который приходил к вам вчера, сегодня снова вернулся. Но, как и тогда, он не назвал своего имени.

Я вздрогнула.

Он полез в карман, вынул полоску бумаги и протянул мне.

– Что это?

– Фамилия и телефон тех супругов, которые переделали вашу квартиру. Кажется, вы заинтересовались этим, вот я и… На случай, если вы захотите поговорить с ними.

– Спасибо вам большое. – Меня тронула его забота. – Господин де Гофф, я хочу сказать, что мне жаль, если я когда-нибудь была невежливой или…

– У всех нас есть на то свои причины, – буркнул он.

Я кивнула и повернулась к лифту.

– Мадемуазель, – снова заговорил он. – Будьте осторожнее.

– Хорошо, – ответила я и через силу улыбнулась.

Я велела себе не беспокоиться, когда лифт поплыл кверху. Оглядевшись по сторонам, я отперла дверь квартиры. Все будет нормально. Но все равно, когда я зашла внутрь, мои руки поскорее закрыли замок на предохранитель.

– Я отлучусь на часок, не больше, – сказала я папе на следующее утро, застегивая пуговицы пальто. За окном валил снег, небо покрыли серые тучи. Ясно, что снегопад так скоро не закончится.

– Не думаю, что тебе вообще надо выходить из дома в такую погоду, – проворчал папа.

– Нам нечем будет ужинать, если я никуда не пойду, к тому же рынок вообще может закрыться из-за непогоды. Я быстро. Не беспокойся.

– Иди переулками, – посоветовал папа, сдавшись, и поцеловал меня в щеку. Я кивнула.

– Передай Кози, что я быстро вернусь.

Париж нарядился в белое. Я вдохнула свежий, холодный воздух и набросила на голову капюшон. Под ногами хрустел свежий снег, напоминая о тех днях, когда я училась в школе и возвращалась домой вместе с Сюзеттой, а Люк шел позади нас. Люк. Ох, если бы он был сейчас здесь!

На рынке, обычно многолюдном в эти часы, было тихо. Какой-то одинокий старик наклонился над ящиком с пятнистой картошкой и перебирал клубень за клубнем, пытаясь найти хорошие. Молодая женщина удрученно разглядывала гниловатый лук и, не найдя ничего годного, повернулась к моркови. Ее маленький сынишка весело бегал тут же по свежему снегу. Я улыбнулась ему. Он напомнил мне того еврейского малыша, с которым я еще недавно любила играть, когда видела на руках у матери на рынке. Потом его семью вышвырнули из квартиры, а его медвежонок валялся на улице. Вздохнув, я выбрала парочку сносных цукини, немного зелени для салата и томаты черри для папы, вероятно, последние в этом сезоне, раз пошел снег. Еще я обрадовалась, что в продаже были молоко и яйца, и немедленно их купила. А еще базилик, кусок сыра и патиссон, который поджарю для дочки. Заплатила за овощи месье Дювалю (у бедняги покраснели от холода руки), зашла в соседнюю булочную и купила два багета и три сладкие булочки на завтрак.

Повесив сумку на плечо, я решила зайти в «Бистро Жанти» и поговорить с матерью Люка, не возьмет ли она меня к себе официанткой. Конечно, папе я не сказала об этом, чтобы не огорчать его. Он стал бы сразу утверждать, что мадам Жанти никогда не сделает для нас ничего хорошего, но он, по-моему, ошибался. Несмотря на неприязнь ко мне, она любила своего сына. Я обращусь к ней как к матери и как к женщине. Конечно, я устроилась бы к ней временно. Люк скоро вернется, Франция будет освобождена, и нынешние дни забудутся как страшный сон.

Тут я подумала о Сюзетте и ее немце. Вчера она позвонила мне в слезах, но рядом со мной на кухне сидела дочка, и я не хотела ее пугать. Через час я перезвонила, но мне никто не ответил.

Я надеялась, что ее слезы были просто результатом глупой ссоры влюбленных, а не что-либо серьезное. Я молила небо, чтобы я ошиблась насчет ее красавца и что он на самом деле «хороший», как она и утверждала.

Вдалеке я с облегчением увидела огни «Бистро Жанти», а когда подошла к двери, то сняла капюшон, отряхнулась от снега и поправила волосы. Мне в лицо ударил теплый воздух; я придирчиво взглянула на свое отражение в зеркале. Мне надо было предстать перед матерью Люка в лучшем виде, потому что она всегда выглядела безупречно, даже в снегопад.

Ресторан пустовал, только какой-то мальчишка протирал стаканы на барной стойке. Я не узнала его, но не удивилась новому лицу. Мадам Жанти меняла своих сотрудников быстрее, чем Кози съедала плитку шоколада.

Кивнув мальчишке, я прошла через зал. Из кухни слышался голос мадам Жанти, и я обрадовалась, что застала ее там. Обычно она появлялась позже, в часы обеда, но от Люка знала, что раз в неделю она приходит раньше, чтобы принять партию вина. Я решила подождать возле двойной двери, когда она выйдет. Тогда я обниму ее и скажу, что она чудесно выглядит, в каком бы платье она ни была. Мы поговорим о Люке, о том, что мы обе надеемся на его скорое возвращение, потом я расскажу ей о наших проблемах с цветочным бизнесом. Причину я, конечно, не назову, хотя она наверняка ее уже знает. Мадам Жанти знает все. Но это и не важно. Меня любит ее сын. Она не откажет мне. Я спрошу, может ли она найти для меня работу официантки или даже помощницы старшей официантки. Немцы, посещающие ресторан, не станут ко мне приставать из уважения к мадам Жанти. Я буду в безопасности.

Цепочка моих размышлений прервалась, когда из кухни послышался мужской голос (я немедленно уловила сильный немецкий акцент), а следом за ним смех мадам Жанти. Я не раз видела, как она дружески беседовала с немцами, но никогда не думала, что она готова позвать их в самые сокровенные места ресторана. С кем она разговаривала? Я подошла чуточку ближе и стала слушать.