– Если мы привезем ее сюда. Он заявится сюда и обнаружит Тома. И Адриана.

– Мы найдем какой-нибудь выход. Обещаю тебе. До сих пор у нас все получалось, так что и дальше все образуется. Предупреди Амину, чтобы закрыла палату Леони на ключ. Днем опять созвонимся, ладно?

– Ладно, – прошептала Стелла. И еще тише добавила: – Спасибо, что ты все время рядом.

Она не была уверена, что Жюли ее услышала.

«Время идет слишком быстро, – подумала Стелла. – Не уверена, что удастся за ним угнаться. И сколько уже времени я пытаюсь его догнать?»

Она вернулась на кухню. Постучала тяжелыми башмаками о порог, отряхивая грязь. Адриан с Томом боролись на руках. Адриан делал вид, что Том его сейчас положит. Лицо Тома было красным и сосредоточенным. Вены на лбу надулись от напряжения, казалось, они сейчас лопнут. Бицепс напрягся, прядь на лбу дрожала.

Жорж посмотрел на Стеллу. Бледная, руки скрещены на груди, брови насуплены.

– С тобой все в порядке?

– Да.

– Что-то непохоже!

– Звонила Жюли. Кое-какие проблемы по работе.

Жорж пристально, испытующе поглядел на нее.

– Ну не только на работе проблемы, я так понимаю, – сказал он.

– Возможно, но меня заботят именно эти…

– А ты уверена, Стелла?

Она на мгновение засомневалась, но не решилась сказать. Посмотрела Жоржу прямо в глаза.

– А что еще может быть, Жорж?

«Так, значит, вы знаете? Знаете, что Люсьен Плиссонье был моим отцом?» – эта фраза непрерывно стучала в ушах Жозефины. Когда она открыла утром глаза после сна, когда чистила зубы, когда готовила завтрак, лезла в шкаф, одевалась, выходила из квартиры, ждала поезда метро на перроне, читала лекцию, закрывала тетрадь, шла в химчистку за вещами, покупала продукты в «Карфуре», читала эсэмэс от Филиппа, – «сегодня ночью я спал с тобой, между твоих ног», краснела, подходила к кассе, опять краснела, возвращалась домой, садилась за стол в кабинете, чтобы поработать, готовила ужин Гаэтану и Зоэ, смотрела, как они едят, я не голодна, спасибо, доедайте, не стесняйтесь. Протирала стол губкой, смывала косметику, умывала лицо, чистила зубы, закрывала тюбик с зубной пастой, смотрела в зеркало.

– У тебя, оказывается, есть сестра, Жозефина? – спросила она у отражения в зеркале. – Наполовину сестра.

Зеркало молчало.

– Что ты об этом думаешь?

Зеркало не отвечало.

«Так, значит, вы знаете? Знаете, что Люсьен Плиссонье был моим отцом?»

Фраза колотилась в ней множеством маленьких взрывов. Кровь бросилась в лицо, подгибались ноги. Слова летали как пушечные ядра. Люсьен. Плиссонье. Был. Моим. Отцом. Вы. Знаете.

Люсьен Плиссонье – МОЙ отец.

Она не могла уснуть. Закрывала глаза, медленно вдыхала, читала вслух отрывки из Кретьена де Труа, из «Песни песней», выделяя каждое слово, надеясь, что они погрузят ее в сон… Так, нужно расслабить все мышцы, дышать мерно. Но фраза возвращалась и возвращалась.

А если это правда?

Кто эта девушка?

У папы была любовница.

Это невозможно!

Тут же перед глазами встала другая картина: маленькая девочка повисла на шее у отца, любимого папочки. «Нет, он в жизни любил только меня. Это МОЙ папа. Эта женщина лжет!»

Да, но…

Она отбросила простыни и села на кровати.

А что мы, собственно, знаем о жизни наших родителей? Они для нас папа и мама, а вовсе не мужчина и женщина. У них нет пола, мы не видим их страстных желаний, не знаем о бессонных ночах.

И все-таки…

Эта женщина говорила с такой уверенностью и при этом ни на чем не настаивала. Она просто обозначила вслух то, что казалось ей незыблемой истиной.

А если это и правда так?

Она вспомнила, как гадала на книге в Палаццо Равицца в Сиенне. «Половина», «сестра», «семья». Наполовину сестра? Новая семья? Возможно ли это?

– Я верю в то, что это правда, – сказал незнакомец, который оказался женщиной.

И тогда Жозефина что-то ей ответила.

Только уже не помнит что.

Ах, ну да! Вспомнила. Она попросила доказательств.

Да, доказательств.

В конце концов, это мог быть какой-нибудь розыгрыш. Ужасный, идиотский розыгрыш.

И она стерла номер этой женщины.

Она не хотела больше слышать об этом.

Потом утром Жозефина встала.

Пошла на кухню. Солнце вовсю светило в окно. Луч света упал на тостер, на хлебницу, на календарь… и все стало понятным.

Она засунула два ломтика хлеба в тостер, достала из холодильника масло, банку с ежевичным джемом.

А ведь он был прежде всего мужчина…

Мужчина, которому нужна любовь женщины. Этого Жозефине показалось достаточно, чтобы увидеть все в ином свете. Ей стало ясно: Люсьен Плиссонье иссыхал и задыхался рядом с Анриеттой…

Она налила себе чаю, глотнула обжигающей жидкости. Люди ведь не только папа и мама. Или возлюбленный и возлюбленная, они могут быть и тем и тем одновременно. Одно другому не мешает. Почему ее отец не имел права на другую жизнь при такой-то жене?

Она пошла в ванную. Посмотрела на свое отражение, пожаловалась ему: «Надо же, а я удалила ее номер телефона! Теперь остается только ждать, что она позвонит, эта женщина, которая одевается как мужчина».

Моя наполовину сестра.

Она посмотрела на отражение в зеркале и сказала: «А попросим его, чтобы она позвонила, да? Если он может заставлять звезду мигнуть, заставить человека набрать номер для него пара пустяков!»

Она слегка улыбнулась, и зеркало улыбнулось ей в ответ.

Она вернулась на кухню, где Зоэ жевала бутерброд в компании Гаэтана, перелистывая при этом курс истории литературы.

Лицо Зоэ было помятым и красным. Жозефина поняла, что она только что плакала.

Гортензия толкнула дверь салона красоты, и все сидящие там женщины подняли головы. Она, не обращая ни на кого внимания, направилась прямо к Мими. На ней была матроска, широкие брюки хаки с напуском на бедрах, толстый кожаный ремень и плоские сандалии. И огромная плетеная сумка. Волосы она забрала в нахальный высокий хвост, на губах немного блеска, и все.

– Вот это да! Секси, одно слово, – расстроились женщины в салоне.

– Сделай мне все по большой программе! – заявила Гортензия, садясь в кресло. – Маникюр, педикюр, я за все плачу.

– У тебя появились деньги? – спросила Мими, нахмурив брови.

– Я теперь сказочно богата. Приняла предложение поработать имеджмейкером у толстой некрасивой тетеньки и дорого запросила за свою работу. Очень дорого.