А дед болтает о какой-то медведице…

— И вот приходит Настасье Егоровне приглашение. Не куда-нибудь, а в Раменглоу, к его святейшеству патриарху Олоферну. Выступать надо на площади Святого Глио, перед собором Тысячи Лиц. Патриарх намерен смотреть на Машкины фокусы с балкона. Гонорар предложили — о-го-го! Прилетела Настасья Егоровна в Раменглоу, поселилась в отеле, ждет. Машке отдельный номер забронировали, с ионным душем…

Марк жалеет, что Пака нет. Карлик всегда умел поднять ему настроение. Уж Пак точно бы навел деда на правильный, нужный разговор. Но коротышка-акробат умотал принимать лошадь. Время от времени дед брал лошадей на выездку и дрессуру. Дедова школа славилась у цирковых, недостатка в заказах не было.

Марк садится на перила, как делал Пак.

Он зол как тысяча чертей.

— За день до представления являются в отель телохранители его святейшества…

Дед не смотрит на внука. Он чинит шамберьер. В телескопической рукояти бича разболтались фиксаторы. И крепежное кольцо ходит ходуном. Пальцы деда работают сами по себе, ловко подхватывая то отвертку, то пассатижи; язык — сам по себе.

— Говорят: никакого оружия. Днями на патриарха было покушение, к счастью неудачное. Охрана теперь бдит. Никакого оружия, и даже безобидная палочка — ни-ни. Мало ли что у вас за палочка? Настасья Егоровна в слезы. Она этой палочкой Машке команды дает. Ткнула под пузо — Машка встала. Махнула налево — Машка кружится. Что ж теперь, рукой командовать? А если Машка заартачится?

История увлекает Марка. Он представляет огромную медведицу на площади. Ясное дело, без намордника. С неподстриженными когтями. И что прикажете делать, если чудо-Машка пойдет вразнос?

— Ладно, слезами горю не поможешь. Вышли они на площадь. Патриарх с балкона улыбается. В центре — помост. Поднялась Настасья Егоровна по лесенке, Машку за шкирку вытащила. Толпа вокруг — тысяч двадцать. Гул, рев; Машка перепугалась. Поднялась на дыбы, рычит. Вот-вот деру даст. А палочки нет. Волшебной, значит, палочки… Был у Настасьи Егоровны платочек. Взмахнула она платочком, мазнула концом дуре Машке по лбу…

Дед беззвучно смеется.

— Есть, парень, такая штука: гайка для болтов рельсовых стыков. На Сечене кое-где железные дороги сохранились, ну и пользуются. Тяжелая, зараза, скажу я тебе. Вот Настасья Егоровна и зашила одну гаечку в конец платка. Влепила она своим кистенем Машке — жизнь сразу и наладилась. Пляшет Машка, кружится, кланяется. Патриарх ладоши отбил, хлопая.

В голосе деда появляется трещинка.

— Где ж на всех дураков гаек взять? — говорит он.

И Марк понимает, что ему ответили.

I

— Нам сюда, — сказал Секст.

— Ага, налево, — уточнил Гельвий, сверяясь с навигатором.

Лавку секунданты нашли через вирт. Для поисков по Тренгу гиперсвязи — удел богачей — не требовалось, а планетарный вирт для курсантов был бесплатным. Удалось и с хозяином связаться, и задаток перевести. В итоге, топая по окраине городка, Секст с Гельвием то и дело чесали в затылке. Курс ориентирования на местности — прошлой осенью все сдали его на отлично — помогал слабо. На карте все выглядело проще простого. В действительности же…

Дома и домишки — камень, полипласт, дерево, плексанол, нанобетон — стояли в художественном беспорядке. Кучкой хулиганья заступали дорогу, а струсив, разбегались в стороны. Лепились друг к другу: один это дом? два? три?! Между строениями возникала прореха: улица? площадь? бесхозный пустырь?

— В джунглях проще! — вздохнул Секст.

Гельвий кивнул.

Час блужданий, и они вышли к нужному месту. Катилина, против обыкновения, молчал, хотя поводов для шпилек в адрес приятелей было хоть отбавляй. Он шел хмурый, глядя под ноги. На прежнего Катилину, острослова и насмешника, это было не похоже.

— Ты уверен?

Секст с сомнением уставился на вросший в землю бункер, ядовито-зеленый, с серебристыми разводами. Дверью бункеру служила плита из армейского бронекомпозита — такие ставят в шлюзовых камерах. Окна отсутствовали, их, наверное, заменяли скрытые камеры. По мнению Секста, оружейная лавка должна была выглядеть иначе.

Дотошный Гельвий сунул нос в навигатор:

— Все верно! Переулок Второго Освоения, тридцать семь.

В ответ над входом замигала, искря, архаичная вывеска:

РЕТРОАРСЕНАЛ

Холодное оружие всех времен и народов.

Только у нас!

Моргнули индикаторы, раздалось басовитое гудение — и арсенал отворился.

— Добро пожаловать, молодые люди. Я вас ждал.

На пороге возник коренастый бородач с трубкой в зубах. Он походил на художника из детской сказки. Борода, берет, трубка. Длинные черные, с проседью, волосы рассыпались по плечам; клетчатая рубашка, жилет с кучей карманов… Не хватало только древнего мольберта с кистью.

— Проходите. Осторожно, тут ступеньки.

Винтовая лестница уводила под землю.

— Обалдеть!

Секст замер в дверях. Катилине пришлось от души хлопнуть его по плечу, чтобы вывести из ступора. Секст посторонился, и теперь застыл уже сам Катилина. Подземная часть бункера являла собой разительный контраст с уродливым горбом наверху. Никаких пластмасс, только натуральное дерево. Темное, полированное. Шкафы, стойки, витрины, стеллажи.

А в них…

Вывеска не врала ни на полслова. Допотопные орудия убийства ближнего заполняли подземелье до отказа. Ножи и кинжалы, мечи и сабли, алебарды и копья заговорщицки поблескивали в витринах и стойках. Умоляли: возьми меня! Нет, меня! Пусти кровь врагу — я не подведу! Бородач тактично не спешил с советами, давая гостям возможность насладиться зрелищем. Словно под гипнозом, курсанты двинулись вдоль стеллажей — три сомнамбулы. В глазах метались хищные отблески стали. Катилина остановился первым, у витрины с ножами. Прямые, изогнутые и иззубренные, вороненые и с муаром на клинке; рукояти из кости и дерева, обтянутые кожей, любовно, виток к витку, обмотанные медной проволокой…

Внимание Катилины привлек нож-монстр. Скорее это был боевой наруч: металлическая накладка на предплечье, крепления из кожи, рукоятка-поперечина. Вперед на две ладони выдавалось широкое лезвие с зубастой прорезью внутри. Вверх торчал изогнутый «плавник». По форме нож напоминал акулью голову с оскаленной пастью.

«Кемчуга», — прочел Катилина на табличке. Что ж, дикарям с Кемчуги, поэтам и людоедам, нельзя было отказать в изобретательности.

Гельвий тем временем кружил у стойки с двуручными мечами, облизываясь, как кот на сметану. Он вздыхал так, что мог растрогать скалу. Двуручники были ростом с Гельвия, а некоторые — выше. Дорогие небось. Даже если в кредит. А главное, в училище не разрешат. Как «талисман» или «память о доме» такое двухметровое счастье точно не прокатит.