Не хотелось, но пришлось. Мы смиренно приняли все полагающиеся выражения фальшивой скорби, причем удивительно, но куда больше их выражали не нам, племянницам кардинала, а королеве Анне и Его Величеству, словно они были более близкими родственниками Мазарини. Но это даже к лучшему, потому что без конца делать скорбное лицо в ответ на откровенную фальшь тяжело. Пусть лучше Ее Величество потрудится.

Королева тоже высказала нам свои соболезнования, а мы ей. Мари держалась молодцом, а ее слезы были вполне уместны. Я отметила для себя две вещи: во-первых, то, что королева вдруг постарела, словно потухла, наверное, она действительно сильно переживала из-за смерти своего любовника-наставника.

Во-вторых, король смотрел на Мари совсем не только сочувственно, во взгляде Его Величества сквозил откровенный мужской интерес. Теперь не было в живых кардинала, столь противящегося их с Мари браку, а главная наша врагиня королева явно не в состоянии сказать что-то против.

Ой-ой…

Но ведь король женат, кардинал успел завершить свое последнее мероприятие – брак короля и мир с Испанией. Мало того, Ее Величество в положении. Я представляла, каково Мари, но чем ей помочь? Конечно, я рассказывала, сколько у Людовика XIV любовниц, какой он непостоянный и как трудно рядом с ним будет королеве, но, думаю, это мою сестру не слишком утешало.

Траур не лучшее время для соблазнения даже законной супруги, Арман вел себя исключительно прилично, он так искренне переживал из-за смерти кардинала, что я заподозрила неладное.

– Арман, не был ли Мазарини «нашим»?

– Вашим?

– Вы по-настоящему переживаете из-за его смерти, хотя прекрасно знали даже ее дату.

В глазах Армана мелькнуло что-то неодобрительное, он невесело усмехнулся:

– Что вас удивляет, что я переживаю из-за смерти очень полезного для Франции человека или что я вообще способен переживать?

– Вы были так близки с кардиналом?

– Разве обязательно быть близким с человеком, чтобы хорошо к нему относиться?

– Я тоже жалею о смерти кардинала…

– Вы? Не заметил. Но это ваше дело, герцогиня.

Голос холоден, взгляд тоже. Я видела перед собой совсем иного Армана, не насмешника или светского красавчика, а серьезного, переживающего человека. А ведь именно ему выгодна смерть кардинала, по завещанию которого герцог вступал во владение огромным наследством. Только я знала тайную часть завещания: чтобы получить эти права в полной мере, у нас с мужем должен быть наследник мужского пола.

Сомнительно, чтобы всемогущему Арману было так необходимо это наследство, если в его власти проходить сквозь время, к чему ему какие-то богатства, но он отнесся к завещанию очень серьезно.

После этого разговора я серьезно задумалась над тем, что принес Франции итальянец Мазарини, и поняла, что очень многое, не меньше, чем Ришелье. Да, Людовик еще не стал абсолютным монархом, но, не будь Мазарини, не стал бы им вообще. Если Ришелье сумел вообще удержать у власти Анну Австрийскую и ее сына, то Мазарини сохранил эту власть на время взросления короля.

Что будет теперь, кого кардинал оставил после себя? Когда-то на смертном одре Ришелье посоветовал Анне Австрийской своего преемника Мазарини, кого предложил вместо себя Мазарини?

С этим вопросом я обратилась к Арману. Герцог посмотрел на меня своим обычным внимательным взглядом, какой бывал, когда он пытался что-то во мне понять.

– Что именно вас беспокоит, герцогиня?

– Дядюшка действительно старался для Франции, будет обидно, если это пойдет прахом.

– Боже мой, какая трогательная забота о Франции! С чего бы это?

– Арман!

– Да, дорогая? – но в глазах не насмешка, а что-то холодное. Восприняла это как вызов.

– Не хотите говорить – не надо, сама соображу! – Я прошлась по кабинету, размышляя, а в действительности просто вспоминая. После Мазарини у Людовика не было премьер-министра, он правил сам. Как же я могла забыть?! Да, эта знаменитая фраза «Государство – это я!».

Я подняла указательный палец вверх и, меряя шагами кабинет от окна до камина, принялась рассуждать сама с собой:

– Чаще всего подле кардинала и короля были два человека, если не считать, конечно, врачей, – Фуке и Кольбер. Фуке… Фуке… Фуке… Нет, он слишком богат и всемогущ, чтобы допускать такого до власти окончательно, тогда сам король превратится в игрушку. Кроме того, – я почти забыла о том, что Арман наблюдает, размышлять о тайных политических страстях оказалось интересно, – Фуке любимец королевы-матери, потому что ссужает ее деньгами.

Резко повернувшись на каблуках, ткнула пальцем в сторону Армана, совершенно не думая, что делаю:

– А королю важно избавиться не только от влияния советника, но от власти Ее Величества. Значит, не Фуке! Тогда Кольбер. Но у Кольбера влияния и средств куда меньше, чем у Фуке, значит… Вскоре предстоит свержение Фуке!

Арман вдруг сделал несколько хлопков в ладони:

– Браво! Если, конечно, это не просто демонстрация своих знаний истории.

Я вздрогнула, очнувшись. Погрузившись в рассуждения, совсем забыла, что муж внимательно слушает.

– Что?

– Нет, ничего, – пробормотал Арман. – Вы рассуждали верно, но не стоит этого делать ни перед кем другим, даже перед Мари. Договорились?

– Я не собираюсь…

Я действительно была чуть растеряна, только что решала сложную задачу расстановки политических сил, которая сродни шахматной, это было увлекательно, мне понравилось. Арман наблюдал за мной, чуть прищурив глаза, почему-то это смутило, словно меня застали за чем-то тайным, не предназначенным для чужих глаз.

Зато теперь взгляд Армана стал иным – заинтересованным и чуть удивленным. Он что, не ожидал от меня способности рассуждать? Именно это я и спросила. Муж улыбнулся:

– Чем больше я вас узнаю, тем больше вы мне нравитесь.

Почему-то такое заявление меня попросту смутило и заставило поспешно ретироваться.

– Вот еще!

Вслед мне из кабинета несся смех Армана. Ну и что тут смешного? Нравлюсь я ему! Ишь какой!

Почему меня это задело (пусть даже по-хорошему), не знала сама. По пути в свою комнату встретила Мари, которая подозрительно вгляделась в мое лицо:

– Что случилось?

– А? Ничего.

– А почему ты улыбаешься?

– Разве?

Она была права, стоило чуть расслабиться, и мои губы прямо-таки разъезжались в дурацкой улыбке. Верхнюю пришлось даже прикусить.

Я вздрогнула, услышав… нет, этого не могло быть, такого никогда не бывало! Из кабинета Армана доносился его хохот. Герцог Мазарини смеялся так громко и от души, что я не выдержала и, подхватив юбки, бросилась туда.