возьмете к себе жить — хомячка, обезьянку или волнистого попугайчика?

Волнистого попугайчика, и научу его говорить: «Какая прелесть!».

Что Вам в самом себе нравится, чего пожелали бы и другим?

Трудолюбие, или, как говорит Юрий Норштейн, жопо-часы.

Как часто Вы думаете о мужчинах (о женщинах)?

Надо у Медведевой уточнить, что она имела в виду. Хотя… о чем еще думать мужику, как не о бабах.

Почему бы Вам не подстричься наголо и не сбрить брови?

А действительно, почему? Из-за опасения показаться глупым, сумасшедшим? Но я-то знаю про себя, что, в сущности, я и есть сумасшедший, нормальный сумасшедший.

О чем Вы думаете, если, проснувшись утром, в зеркале увидите совершенно чужое лицо?

Попрошу это лицо представиться.

Ваше самое нелестное высказывание о музыке?

Лажа! Пустота! Не цепляет!

Чего бы Вы попросили у доброй волшебницы?

Попозировать мне.

Если бы Вы были женщиной (мужчиной), то какой (каким)?

Миниатюрной японкой-гейшей.

Что (кто) на Вас может произвести впечатление?

Красота.

Что такое, по-Вашему, счастливая жизнь?

Когда в согласии с самим собой.

Какую роль и в каком фильме Вы хотели бы сыграть?

Ежика или ослика Иа-Иа в мультфильмах.

* * *

Оглашение завещания было назначено на одиннадцать часов. Первыми пришли Галина Васильевна и Саша. Прежде чем войти в нотариальную контору, Галина Васильевна попросила у дочери зеркальце.

— Так и знала, — разглядывая себя, сокрушалась она, — какие круги под глазами!

— А что ты хотела получить после бессонной ночи?

— Так ведь я ж старалась уснуть, сколько корвалола выпила, а так и не смогла, — оправдывалась Галина Васильевна. Она вернула зеркальце дочери. — Посмотри, а губы у меня не очень накрашены?

— Не очень, и перестань нервничать, что бы там ни было с этим завещанием — жизнь на этом не кончается. Жили без него и дальше будем жить.

— А Аня, наверное, придет вся такая… ухоженная.

Саша всплеснула руками.

— Мам, как будто вы соперницы! Ты что, ее ревнуешь? Ты ж все-таки к нотариусу идешь, а не на какие-нибудь смотрины.

Они увидели, как во двор въехала машина Анны Федоровны.

— Пойдем скорее! — увлекая за собой дочь, взмолилась Галина Васильевна.

Они скрылись за дверью.

Анна Федоровна была бледна. Она тоже плохо спала этой ночью. В отличие от Веры, которая провалилась в сон как в бездну. Матери стоило немало усилий, чтобы ее поднять.

— Ты Олегу позвонила?

— Ну, конечно, позвонила.

— И где же он?

— Сказал, что задерживается.

Прищурившись, Анна Федоровна вглядывалась в подъезжавшую машину:

— А это не Ида?

— Да, это наша Пра… вместе с копьеметательницей.

Лера помогла Ираиде Антоновне выйти из машины и, взяв ее под руку, подвела к Анне Федоровне и Вере. Последняя сделала кислую мину. Лера отвела взгляд.

— Что это?! — принюхиваясь, с возмущением спросила Ираида Антоновна. — Что это за духи? «Шанель»? Они давно уже не в моде. Ими душатся только дешевые кокотки. — Она строго посмотрела на Анну Федоровну. — Сколько там у тебя осталось?

— Больше полфлакона.

— Отдай! — потребовала старуха.

— Хорошо, отдам, — согласилась невестка.

— Бабушка, ты хочешь сказать, что ты — дешевая кокотка? — не удержалась Вера.

— Сколько раз я просила, — с вызовом сказала Ираида Антоновна, — чтоб меня не называли бабушкой! А что это у тебя висит? — Она пощупала шарф, художественно завязанный на шее Веры.

— Это фуляр, Ида, и, между прочим, «Дона Кэррэл», компри?

— Не знаю, что за дона такая, но честно скажу: ты в нем похожа на повивальную бабку.

— Ага. — Поняв к чему клонит старуха, Вера спросила: — Тебе его сразу отдать? Или после визита к нотариусу?

Ираида Антоновна расплылась в улыбке.

— Лучше сразу. Ну что, девочки, пошли!

Они вошли в контору, разделись, поднялись на второй этаж, вошли в комнату. За столом уже сидел нотариус. Склонившись к Галине Васильевне, он что-то ей тихо говорил. Увидев вошедших, встал.

— Дамы, прошу вас садиться.

Прежде чем открыть папку с завещанием, нотариус внимательно оглядел сидящих за столом, поправил галстук.

— Итак, дамы, согласно воле покойного, составленное им завещание будет вскрыто и прочитано мною сегодня, двадцать девятого февраля сего года, ровно через сорок дней после его кончины.

— Я хочу сделать заявление, — подала голос Лера. — Я не знаю, будем ли я и мой сын включены в завещание, но в любом случае я от наследства отказываюсь.

— Молодец, деточка! — Ираида Антоновна похлопала ее по руке. — Высокий класс! Хвалю!

— «Все мое имущество, — начал читать нотариус, — движимое и недвижимое, завещаю своей матери, Ираиде Антоновне Иваницкой, чтобы она, унаследовав мое имущество, распорядилась им по своему усмотрению и разделила его между прочими моими родственниками, как сочтет нужным».

Все посмотрели на старуху. Ее лицо было невозмутимым.

— Как жаль, что не пришел Андрюша. Он уже почти взрослый и мог быть с нами.

— Он не смог, — пояснила Галина Васильевна, — у него занятия.

— К тому же мы решили, — добавила Саша, — что ему рано посещать такие мероприятия.

— Вы решили? — повысив голос, переспросила Ираида Антоновна. — Теперь решаю я. Володя, уходя, поручил мне эту миссию. Сейчас все встаем и едем в его мастерскую. — Она в упор посмотрела на Анну Федоровну. — Надеюсь, там все приготовлено?

— Да, Ида.

— Вот и хорошо.

Все встали, спустились вниз, вышли на улицу. Им навстречу шел Олег.

— Тогда так, Галя с Сашей поедут с нами, — распорядилась старуха.

В машине ехали молча. Только время от времени Ираида Антоновна, поглядывая на Леру, повторяла:

— Молодец, девочка, молодец!

Машина Анны Федоровны оторвалась от них на первом же светофоре.

У дверей в мастерскую их встретил Олег. Помог дамам раздеться, провел по маленькому коридорчику в комнату. На столе уже горели свечи.

— Итак, — сев за стол и обведя присутствующих долгим взглядом, сказала Ираида Антоновна, — сегодня сорок дней, как Володи нет с нами. Помянем его.

Не чокаясь, выпили.

— Три месяца назад Володя пришел ко мне и сказал, что очень болен. Он сказал: я уйду, а ты посмотри на них, на женщин, которых я любил и которые, надеюсь, любили меня. Посмотри на них и сама реши, кому, чего, сколько. И еще он велел передать вам, что он просит у вас прощения… у всех… у каждой.

Она сделала знак Олегу, тот вышел и вернулся с Алексеем, шофером Анны Федоровны. Они вынесли на середину что-то плоское, накрытое простыней. Поставили на мольберт.

— Что это? — вырвалось у Галины Васильевны.

— Это последняя работа Володи. Она написана не в его обычной манере. Он не успел закончить ее… Это подарок вам всем и просьба о прощении.

Ираида Антоновна еще раз махнула Олегу, он сдернул простыню.

На картине были