— Запомни Гена, — Никогда, Никому Не рассказывай о Нас, — сказали ему.

— Запомни Гена, — сказали ему, — когда придёт Время, ты увидишь Секретный Пионерский Костёр. Иди к нему и ничего не бойся. Мы будем ждать тебя возле огня.

— А когда оно придёт? — спросил Генка, ощущая невыносимую радость и горечь одновременно.

— Оно Придёт, — низким и долгим баянным аккордом прозвенело в его ушах, и луна за Генкиной спиной погасла.

И он проснулся, чувствуя солёное, мокрое и горячее на своих губах.

Он больше никогда не просил у Ваньки его алый галстук. И, засыпая, первое время ожидал увидеть дно высохшей реки под ногами, а вдали — серебряное пламя, разделённое на три ровных языка.

Ему снилось всё что угодно, но не луна в нездешнем беззвёздном небе. И он понял, что Время ещё не пришло. Что Оно не торопится. И что всему Оно своё.

Генке спешить было некогда, и он жил своей обычной жизнью дальше. Он учил уроки, помогал своему деде, гонял по округе на прадедовском трофейном «MC» и постепенно вышел из пионерского возраста, так и не узнав о «пионерском расстоянии». В пятнадцать лет он закрыл последний учебник стандартной школьной программы и сказал:

— Всё, мам Валь… Делай мне экзамены.

Валентина, как и было заранее уговорено с директором школы, привела в дом одного за другим учителей, принимающих в СШ № 22 выпускные экзамены. Генка сдал все. А ещё через время директор школы, в сарай которого перебрались пятеро самых отборных мишинских поросят, вручил Валентине Генкин аттестат о среднем образовании.

Поступать он никуда не поехал. Зато выучился по самоучителю играть на баяне и даже сочинял свои песни. Мог сварить самогон по собственному рецепту и варил его. А потом однажды попал на пасеку к деду Ануфрию и загорелся: хотел делать свой мёд. Он упорно осваивал это непростое ремесло, мотаясь на мотоцикле между далёким хозяйством Ануфрия и домом. И уже пару лет практически жил там, изредка наезжая к маме Вале, своему деде и тёткам. Засыпая над учебником по пчеловодству, он уже не вспоминал о луне над руслом высохшей реки. А если и вспоминал, то казалось всё это полузабытым детским сном. Да, собственно, и было полузабытым детским сном. Вот только он Никогда, Никому Не рассказывал о Нём.

…я различаю тарахтенье мотоцикла во дворе и радостный возглас Ольги:

— Генка приехал!

Я слышу шаги в коридоре, громкий низковатый голос:

— Где мой любимый деда?

И Генка Мишин входит в комнату. Первый внук в семье Евгения и Валентины. Сын старшей Натальи. Мой двоюродный племянник и друг Тольчи Нямого. Он вошёл, и я понял, почему парень получил домашнее образование и лишён был чести стоять под знаменем пионерской дружины села Уткино.

— Это Джим! — вдруг радостно завопил Гек Финн внутри меня.

Генка Мишин был чёрным, как ночь. Как сама Мама Африка.

Он был чёрным.

Пили и гуляли допоздна. Как полагается. Дядя Вася Газ Вода, который из-за своего шофёрства употреблял редко и отрывался на всю катушку примерно раз в полгода, вливал в себя рюмки без остановки. Потом заставил Генку сбацать «Яблочко» и выделывал кренделя ногами, пока не зацепился за стул и не грохнулся. А потом кричал упрекающей его жене:

— Что я, не могу погулять на свадьбе лучшего друга???

— Осподи! Василий, горе ты моё, какая свадьба? — качая головой, говорила жена. —

У Евгена юбилей сегодня!

Но идея всем понравилась, и дядю Женю с тётей Валей заставили целоваться, крича хором:

— Горька!

Потом развесёлого шофёра увели спать, а следом за ним и Ивана. Я пил и кричал вместе со всеми. И мне хотелось пить и кричать ещё больше.

Новое имя.

Новая семья.

Я хотел этого? Я получил.

Целую семью, в самом начале игры.

Без прохождения нудных миссий и собирания мелких бонусов.

Целая семья. Ещё и какая.

Я смотрю на них, смеюсь с ними, сижу за одним столом. Я с ними. Мне весело. Мне зашибись.

Аня улыбается, хлопает со всеми танцующему Дяде Васе и кричит «Горька» моим дяде с тётей.

Целая семья. Ещё и какая: брат-шизоид, племянник-ниггер и сёстры с платного порно-сайта.

Я смотрю на всех и улыбаюсь. Обнимаю за плечи сидящего рядом Николя:

— Ты чё такой? Не весело, что ли?

Его глаза совсем близко:

— Весело.

Я слегка тормошу его, наливая себе свободной рукой новую порцию самогона:

— А чё такой грустный?

Он пожимает плечами.

— Я вовсе не грустный.

Вливаю в себя one drink whiskey. Думаю: ёп-тыть, я же ни фига о нём не знаю…

— Ёп-тыть, Николя… — говорю ему почти в самое ухо. — Я же ни фига о тебе не знаю.

Он пожимает плечами.

— Слушай… — я опять наклоняюсь к его уху. — Тебя же не Николай зовут, да?

Он молчит недолго, рассматривая мой нос. Потом говорит:

— Ты вот зачем пьяный со мной об этом разговариваешь, а Саша?

— Я не пьяный… — мотаю я головой. Инспектирую количество алкоголя в организме. — Не-е… не пьяный… только слегка зацепило…

Говорю совсем тихо:

— Я не пьяный. И не Саша.

Он так же тихо отвечает:

— И я никакой не Николай.

Потом, не меняя позы и не повышая голоса:

— Ну и место ты выбрал поговорить.

— Ты чё, — говорю я, — конспирейшн из май джаб, браза. Нас тут, наоборот, никто сейчас не услышит… разговаривают между собой два друга, о том — о сём… Чё тут такого?..

— А мы с тобой друзья? — он всё так же смотрит на мой нос.

— Ну не враги же… — я снова свободной рукой булькаю себе one drink… э-э-э… который уже по счёту-то?

— Не враги, — отвечает Николя. Хотя… какой он Николя, ёп-ти?

— Слышь, — говорю я, держа рюмку на весу, — а как тебя зовут по-настоящему?

Он наклоняется к моему уху:

— Называй меня Николаем. Пока… И своё имя мне тоже не говори… Я его и так знаю.

Хм… Вот как?

— Вот как? — я смотрю на свою руку, держащую рюмку, и опрокидываю её в себя.

Закусываю огурцом. Говорю, чавкая:

— Я что, так громко разговариваю во сне?

— Нет. Знаю и всё.

Я ухмыляюсь:

— Да? А что ты ещё знаешь?

Он отщипывает кусочек хлеба и кладёт его в рот, одновременно обводя глазами комнату: у всех четвёртая стадия. Все говорят — никто никого не слушает. Николя, не поворачивая головы: